— Довольно, Никон, мы это уже слышали от тебя, — сказал кир Макарий.

— А ты, чёрненький, сдери с меня мантию, на ней тоже достаточно жемчуга!

Патриархи молча передали клобук и панагию Никонову монаху Марку.

— Мантию тоже с тебя следует снять, — сказал кир Макарий, — но по просьбе государя дозволяем тебе носить её, на время, пока не приедешь в назначенную тебе обитель.

— Народа вы боитесь! — засмеялся Никон. — Увидал бы народ меня обобранного, задал бы вам на орехи.

Священство молча разоблачилось. Началось обратное шествие.

Садясь в сани, Никон громко воскликнул:

— Никон! Отчего с тобою сие приключилось? Правды не говори, не теряй дружбы! Если бы ты угощал вельмож богатой трапезой да вечерял с ними, не случилось бы с тобою этого...

Сани плотно окружили стрельцы.

Впереди несли клобук, потом панагию. За санями шёл приставленный к Никону архимандрит Спасо-Ярославского монастыря Сергий.

Люди плакали, видя святейшего в простом клобуке.

— Поплачьте, милые! — выкрикивал Никон. — У меня-то уж нет больше слёз!

— Молчи, молчи! — грозно приказал Сергий.

Низверженный патриарх обратился к Феодосию, эконому своему:

— Скажи Сергию, если он имеет власть, то пусть зажмёт мне рот.

— Изволь, святейший! Тотчас исполню волю твою, святейший!

— Как ты смеешь, чернец, чернеца называть патриаршим титулом?! — взвился Сергий.

— Эй, крикун! — раздалось из толпы. — Святейшему Никону патриаршеское имя дано свыше, не от тебя, гордого!

— Взять говоруна! — распорядился Сергий. — Немедленно взять!

— Да уж взяли, — сообщили архимандриту. — Многих взяли. Многие кричат супротивное.

Привезли Никона на Земский двор. Не показывая соборному соглядатаю, как дался ему нынешний день, низверженный патриарх отобедал. Ел с охотою, так вкусно, что и Сергий потянулся за ложкой.

Насытившись, Никон сел под окном и принялся читать вслух для себя и для келейников толкования Иоанна Златоуста на послания апостола Павла.

— Чего ты пыжишься, монашек! — лез к Никону Сергий. — Чего хватаешься за писания святых отцов! Не воротишь былого! Кончился ты, Никон! Кончился навеки!

— Сергий, кто тебе велел с такой дерзостью прийти сюда и досаждать мне? — спросил Никон спокойно.

— Мне указали быть здесь царское величество, вселенские патриархи и весь освящённый собор.

— Хотя это и так, перестань лаять на меня, как неучёный пёс.

Никон принялся читать, а Сергий — петь псалмы, выкрикивать молитвы.

Никон не покорился, прочитал толкование.

Ночью ярославский архимандрит бродил из кельи в келью со свечой, то и дело возвращаясь к постели низверженного архиерея.

— Что, ещё не ушёл Никон? — спросил Никон Сергия без досады и порицания.

Утром 13 декабря на подворье явился окольничий Родион Матвеевич Стрешнев. Объявил государеву волю:

— Жить тебе, инок Никон, в белозерском Ферапонтовом монастыре.

— Беднее, знать, не нашли! — сокрушённо покачал головою низверженный.

— Сани поданы. Поезжай! Ради зимы и дальней дороги великий государь дарит тебе две лисьи шубы, два сорока соболей, триста рублёв деньгами.

— Возврати всё это пославшему тебя. Никон ничего этого не требует.

— Великий государь велел мне испросить у тебя благословение, — сказал Стрешнев и поклонился. — Для его царского величества, государыни царицы, всего царского семейства.

— Если бы великий государь желал от меня благословения, — ответил Никон, — он бы так со мною немилостиво не поступил.

— Не благословляешь, стало быть? Так мне и передать? Не пожелал монах благословить своего царя? — пугнул Стрешнев опального.

Никон сказал твёрдо:

— Что захочешь, то и скажешь.

— Пожалей великого государя! — помягчал Стрешнев, — Алексей Михайлович зело печалуется.

— Государь печалуется, а я, знать, веселюсь. Не томи меня, Родион Матвеевич, сажай в сани, и Бог вам всем судья. Благословения царю не дам!

Стрешнев отступил... Появились послы от патриархов и собора. Прочитали ещё одну статью приговора. Десятую. Её поутру вписал своею рукою сам Алексей Михайлович: