Яркое солнце и птичьи крики рано разбудили моряков. Наскоро позавтракав, они сразу же отправились к мысу Эммы, как и было договорено с Толлем еще прошлым летом (западное побережье острова).

Типичная для северных экспедиций метка – весло, прочно пристроенное между несколькими камнями, точно указывало место «почтового ящика» барона Толля. Им оказалась небольшая песцовая норка и бутылка с горлышком, залитым парафином, Когда бумага была извлечена из бутылки, Колчак, еще не разворачивая ее, понял: это Толль. Барон и дневники, и все свои записи делал на немецком языке. Боясь сделать ошибки и попасть в смешное положение, русским старался не пользоваться.

Записок было три. Часть текста поплыла, сделалась невнятной, часть сохранилась очень хорошо: буква льнула к букве – текст был свежим, будто написали только вчера.

В первой записке сообщалось: «21 июля благополучно доплыли на байдарках. Отправился сегодня по восточному берегу к северу. Одна партия из нас постарается к 7 августа быть на этом месте. 25 июля 1902 г.

о. Беннетта, мыс Эмма. Барон Толль».

На втором листе с надписью «Для ищущих нас» и датированном 26 августа и 14 сентября 1902 г. был нарисован план острова с указанием места стоянки партии и предполагаемого места постройки дома [жилища для зимовки. – Авт.].

В третьей – был схематический набросок острова и сообщение: «23 октября 1902 г., четверг. Нам оказалось более удобным выстроить дом на месте, указанном здесь на этом листе. Там находятся документы. Зееберг».

Поисковой группе пришлось возвращаться обратно, чтобы уже оттуда отправиться на восточную окраину острова, к месту, указанному в записке Зееберга. А чтобы попасть туда, надо пройти два ледника – большой и малый. Колчак взял с собой двух человек – Бегичева и помора И. Д. Инькова. Остальным велел устраивать лагерь.

Двигаться через скалы без веревок и крючьев было опасно. Кромкой моря, по валунам, тоже не пробраться – слишком много обледенелых камней, на которых легко сломать руку или ногу. Поэтому решили идти третьим путем – по припойному льду. Припой же был довольно прочный, хоть и ноздреватый, и кое-где чернел «тониной» (истончился до того, что сделался будто стекло, и видно было сквозь него глубокое черное дно). По льду двигались цепочкой: впереди Бегичев, за ним Колчак, замыкающим шел Иньков. Через большой ледник прошли без всяких приключений. Переход через малый едва не закончился трагедией.

Вроде бы и шли осторожно, сдерживая дыхание, слушая хруст льда под ногами: вдруг гнилье попадется или солевой пузырь, который даже в двадцатиградусный мороз не замерзает и может запросто провалиться под ногой.

В нескольких местах в припое видели открытые полыньи. Вода в них шипела, пузырилась, будто кто-то выдавливал ее изнутри. Их тоже обходили стороной, а через трещины перепрыгивали. То есть старались держать в поле зрения пространство и слева и справа, видеть то, что находилось под ногами, и то, что делается над головой. И хотя на Севере человек всегда насторожен, не расслабляется даже во сне, эта всегдашняя готовность к беде не каждый раз помогает.

В воду Колчак провалился совершенно неожиданно. Идущий впереди боцман спокойно перепрыгнул через очередную трещину. Александр Васильевич сделал прыжок, еще прыжок, потом вдруг треск льда – лед просел и побежал во все стороны черными быстрыми стрелами. Не белыми, как бывает у обычного льда, а именно черными, да еще без всякого хрустального звона. Только гнилой хруст, вызывающий противную пустоту в желудке и тоску в душе…

И опять, как в случае с льдиной, первым беду увидел Бегичев. Он стремительно оглянулся на хруст, закричал: «Ложись, мужики!» и тут же повалился на живот. Александр Васильевич тоже упал, но было уже поздно: под ногами у него образовалась пустота, и тело Колчака пошло в воду. Все произошло быстро, очень быстро, буквально в считаные секунды, но и этих восьми—десяти секунд было достаточно, чтобы оказаться в небытии.

Изогнувшись как-то по-рыбьи, ухватив Колчака за воротник брезентового плаща, боцман стал его подтягивать на себя. На помощь Бегичеву бросился помор, и вдвоем они быстро вытащили Колчака из воды. Боцман кричал, умолял лейтенанта помочь им, но Александр Васильевич ничего не слышал. Мышцы у него уже одеревенели, пальцы не слушались, сквозь стиснутые зубы выходил лишь свистящий выдох – холод выталкивал из тела остатки жизни. Вода имела очень низкую температуру, она стреляла паром, обжигала холодом. От температурного шока Колчак потерял сознание и упал в воду вторично. Утонуть не дал воздух под курткой. Его снова вытащили буквально за волосы.

Развести костер на берегу, чтобы отдохнуть и обсохнуть, было не из чего: поблизости найти плавника не удалось. Сухое белье, в которое Бегичев переодевает Колчака (отдает ему свое), да раскуренная трубка возвращают ему сознание, но он еще так слаб, что совсем не возражает против командных действий боцмана, единственно – не разрешает ему одному продолжать путь к зимовью Толля.

Колчак привык доверять своему боцману еще на шхуне «Заря». Пытливый, настойчивый, энергичный, он умел издали чувствовать беду и часто вел себя, как охотник на опасном промысле. Вот и сейчас Бегичев решил больше не рисковать и дальше идти по берегу, а не по льду, хотя это было намного труднее. Причем специально выбирал путь с крутыми подъемами и спусками, чтобы Александр Васильевич скорее согрелся.