Пирогов хлопнул лошадку ладонью по крупу, повернулся и, не произнося более ни слова, зашагал обратно к вокзалу. Алеша и артист с минуту смотрели Пирогову вслед, потом циркач отвернулся, взял в руки вожжи и сказал:

– Ну вот, теперь нас только двое.

– Да, – отозвался Алеша. – Двое.

– Поехали, что ли?

– Да, идальго. Надо ехать.

Артист шлепнул лошадку вожжами по крупу, и она бодро засеменила копытами по пыльному большаку.

– Что же вы мне ничего не говорили про вашу сестру? – поинтересовался артист.

– Потому что нет никакой сестры, – ответил Алеша.

– Так это вы нарочно Слащеву наплели?

– Да, – признался Алеша. – Я проговорился про Москву и понял, что нужно врать дальше, иначе он не отстанет.

– А ваш батюшка? Он действительно умер? Или это тоже вранье?

– Нет, это правда, – грустно ответил Алеша. – Он умер несколько дней назад.

– Как это случилось?

Алеша снял фуражку, пригладил ладонью светлые непослушные волосы, снова накрыл их фуражкой и сказал:

– Мы были в Севастополе. Хотели уплыть из России в Турцию, а потом перебраться в Париж, у нас там родственники. Но потом кое-что случилось, и мы решили вернуться в Москву. То есть отец решил вернуться, но не успел.

– Что произошло?

– Мы зашли в ресторацию пообедать… В городе тогда был настоящий кошмар. На рынках открыто торговали кокаином. По улицам ходили девочки… ну, знаете, такие… и совсем молодые, моложе меня… В общем, творился сущий ужас. Я совсем не хотел есть, но отец сказал, что нужно хорошенько подкрепиться перед дорогой. В ресторации, куда мы зашли, проходило заседание литературно-артистического общества. Поэты читали стихи, но было почему-то очень много пьяных.

– На таких сборищах всегда много пьяных, – сказал метатель ножей.

– И там был один артист, – продолжил Алеша, задумчиво глядя на проплывающие мимо деревья. – Господин Вертинский. Вы его наверняка знаете.

– Тот, что распевает песенки в костюме Пьеро?

– Ну да. Только в тот раз он был в черном фраке. И, вероятно, болен, потому что кашлял в платок и был очень бледен.

– С артистами это случается и без болезни, – заметил циркач.

– Господин Вертинский спел песню о юнкерах… Знаете, о тех, которые погибли в Борщаговке. «Я не знаю, зачем и кому это нужно? Кто послал их на смерть беспощадной рукой?» Публика приняла его очень хорошо. Были аплодисменты, слезы. Но тут один офицер… штабс-капитан, по-моему… поднялся со своего места и потребовал, чтобы Вертинский спел «Боже, царя храни». Очень грубо потребовал. И тогда один гражданский… совсем сухонький старичок… подбежал к штабс-капитану и закричал, чтобы тот убирался к чертям на передовую – воевать с большевиками. А потом влепил штабс-капитану пощечину. Штабс-капитан взял со стола бутылку и замахнулся на старика. Мой отец вскочил из-за стола, подбежал к офицеру и схватил за руку. Но другая рука у офицера была свободна. Он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил отцу в грудь. Вот и все.

Алеша замолчал.

– Его арестовали? – спросил артист после паузы.

– Того офицера? Да, гвардейский патруль увел его из ресторана. А мой отец умер у меня на руках.

– Н-да, не повезло… – Артист, сам не любивший утешений и никогда не умевший утешать, отвернулся и стал смотреть на дорогу.

– Перед смертью папа велел мне отправляться в Москву, – продолжил Алеша.

– Значит, у вас есть миссия? – тихо спросил артист.

– Да. И чрезвычайно важная.

Артист покосился на Алешу.

– Может, хотя бы намекнете – что вы хотите доставить в Москву?

Алеша вздохнул.

– Я бы с радостью, но не могу. Это не моя тайна, вы же понимаете. Вы только не обижайтесь на меня, господин идальго.

– Я не обижаюсь. Значит, никаких денег у вас в Москве нет. Чем же вы собирались мне заплатить?

– У нас в квартире кое-что осталось. Серебро столовое, венецианское стекло… Мебель с инкрустацией, несколько фарфоровых и бронзовых безделушек. Если все это продать…

Идальго усмехнулся.

– Думаю, что все это продали без вас. А скорей всего, просто растащили.

– И теперь вы не захотите мне помогать? – осторожно спросил Алеша.

Артист усмехнулся.

– Напротив, теперь я сделаю это с еще большим удовольствием.

Алеша несколько секунд молчал, потом смущенно спросил:

– Почему?

Артист пожал плечами.

– Я к вам привык, – весело произнес он. – И разрази меня гром, если я не довезу вас до Москвы.

Двери «комнаты для свиданий» со скрипом распахнулись, и на пороге, пугливо озираясь, застыл высокий, худой мужчина. Его длинные волосы нуждались в расческе, на щеках колосилась четырехдневная белесая щетина. Одет мужчина был в спортивные штаны и какую-то нелепую грязно-белую, растянутую чуть ли не до колен футболку с кроваво-красной надписью «Winner».

Из-за худого плеча мужчины выглядывал приземистый пухлый санитар с красным круглым лицом.