Все мы учились у Иешуа таким вещам, каким не учат в молельных домах даже мужчин. Но как было научить нас — мы должны были сами понять такие вещи. Раскрыть их в себе. Он много проповедовал, и потом люди, слушавшие его, часто говорили, что слова его туманны и непонятны. Многие искажали его слова и обращали затем против него. Но имевший уши и слышащий — его слова — легко понимал его. Он часто говорил о Царствии Божием, и многие думали, что он хочет стать царем Израиля. Другие были уверены, что он имеет в виду конец света. Кто-то считал, что говорится о загробной жизни. Но на самом деле, для тех, кто слышал его, было понятно, что он говорит не о том, не о другом и не о третьем. Чтобы попасть в Царствие Божие, не надо куда-то уезжать: оно рядом, оно в нас самих, в том, как мы смотрим на этот мир. На вопрос людей, когда же наступит это Царствие, Иешуа всегда отвечал: оно уже здесь. Он просил посмотреть вокруг попристальнее — на деревья, на озеро или на цветы, распускающиеся весной. Но люди изумлялись: что в них толку, в цветах, разве они заплатят за нас налоги, разве накормят досыта. Никто не мог понять, о чем таком он говорит, даже ближайшие его сторонники, и я тоже. Виною всему была наша невосприимчивость и глухота наших сердец, ведь никто раньше не обращался к нам так открыто, призывая раскрыть глаза и смотреть.

С самого начала мы не были обделены врагами. Это было понятно: нас ненавидели те, кто не мог смириться с мыслью, что кто-то приходит и учит людей тому, что совершенно недоступно их пониманию. Или как было смириться с присутствием Иешуа тем, кто видел в его появлении дьявольские козни, иначе говоря, угрозу их влиянию. В Мигдале учитель Сапфай тут же начал осуждать Иешуа в своих проповедях. А в Корацине один из авторитетных городских судей, некий Маттиас бэр Кинан, которого Иешуа часто уличал в предвзятости, даже грозил Иешуа судом и завел на него дело. В Цефее на Иешуа ополчились, когда тот выступил однажды против их приговора. Одну женщину приговорили к побиванию камнями; такие приговоры в наших местах выносятся, надо сказать, редко. Мы с отцом как раз в то время были в Цефее на рынке, и я пережила весь ужас этой сцены, свидетелями которой мы невольно стали.

Цефея на самом деле почитается как город мудрости. Но что касается старейшин города, то, наверное, нельзя сыскать где-либо более косных, жестоких и нетерпимых людей. Все они, по их уверению, являются последователями Шаммая. В тот день они обвинили одну из городских жительниц в колдовстве; женщина была схвачена и выведена за городские ворота, где ее уже поджидала разъяренная толпа. После старейшины уверяли, что они хотели просто вывести ее из города, чтобы избежать расправы над ней, но мы с отцом видели, что толпа уже была кем-то взбудоражена и в руках у людей уже были камни. Бедная женщина успела только ступить за городские ворота, как в нее полетели камни. Женщина в испуге бросилась бежать, толпа ринулась за ней, швыряя в бедняжку чем попало, наконец один из камней попал ей в ногу и женщина упала. Дальнейшее зрелище было просто ужасным — человеческое тело за несколько минут превратилось в кусок окровавленной плоти. Отец пытался как-нибудь отгородить меня от безобразной сцены, но я словно оцепенела и не могла отвести глаз от происходящего.

Никогда раньше мне не доводилось видеть такую казнь, и я была поражена ее жестокостью. Старейшины же уверяли, что они не отдавали приказа начать избиение, но они всецело на стороне Закона, говорили они, а Закон разрешает такое наказание, тем более что женщина была застигнута на месте преступления. Ведь ее взяли как раз в тот момент, когда она призывала демонов. Иешуа был страшно возмущен, узнав обо всем происшедшем, и тут же осудил жестокость и лицемерие старейшин.

— Они хотят казаться милосердными и справедливыми, на самом же деле они далеки и от того, и от другого.

Иешуа отправился в город и стал расспрашивать жителей. Так как почти весь город принимал участие в этом избиении, то многие избегали встречи с Иешуа или отказывались говорить с ним. Однако несколько человек признались, что осужденная женщина не делала никому ничего дурного. Стоя у городских ворот, Иешуа обратился к старейшинам, расспрашивая, как все произошло. Наконец он во всеуслышанье заявил, что на старейшинах лежит вина за то, что они не предотвратили расправы, и пролитая кровь на их совести. Старейшины подослали своих верных приспешников, и те, как могли, осмеяли и извратили слова Иешуа, но когда это не помогло, перешли от слов к делу — стали бросать в него камни, думая заставить его замолчать. Так, расправа, учиненная лишь несколько дней назад, чуть не повторилась снова теми же людьми.

Прошло еще несколько недель, и правда стала выходить наружу. Выяснилось, что женщина была сирийкой и давным-давно не ладила со старейшинами, те в свою очередь пытались лишить ее имущества, которое ее семья передавала из поколения в поколение. Для осуществления своих целей старейшины натравливали местных жителей на нее и ее семью, используя вражду, испокон веков существующую между сирийцами и евреями. Все выяснилось только благодаря Иешуа — кто бы еще в Цефее осмелился выступить против городских старейшин, не говоря уже о том, чтобы допрашивать их. Слух о расправе разнесся далеко по округе и вызвал большие споры: правильно ли было осуществлено правосудие. Иешуа же при этом обвинили в разжигании вражды, как будто не старейшины, а он стравливал людей. То, что Иешуа открыто выступил в защиту сирийцев и они увидели, что вовсе не каждый еврей ненавидит их, предотвратило дальнейшее кровопролитие.

Сторонники Иешуа тем временем недоумевали, как так может быть, чтобы их учитель оправдывал колдовство, считавшееся по Закону страшным грехом. Он не стал оправдываться или возражать, но вместо этого спросил: кто из них не нарушал субботнего покоя хотя бы по ничтожному поводу. А кто до сих пор прячет где-нибудь амулет или божка-идола? Кто божится по поводу и без повода, призывая всуе имя Господа? Он напомнил историю, известную всем по Писанию, как одного человека казнили по Закону лишь за то, что он собирал хворост в субботу. И глядя на лица слушателей, можно было не сомневаться, что за каждым водятся подобные, если не большие, грехи и грешки. Иешуа заставлял взглянуть по-новому на известные всем вещи, и люди начинали думать о том, что раньше никогда не пришло бы им в голову. Например, о том, что в Законе должно обязательно быть место для милосердия, иначе никто не сможет спастись. У меня перед глазами все стояло лицо той женщины, особенно выражение ее глаз, когда она упала, и мне становилось легче лишь от того, что Иешуа нашел слова, чтобы защитить ее. Я думала о своей матери, которая вопреки всем стараниям отца, старавшегося отвратить ее от идолопоклонства, до сих пор хранила у себя изображения богов своих предков. Я спрашивала себя: попадись она в руки старейшин, сколько бы смертных приговоров вынесли ей они?

Случившееся прибавило врагов Иешуа, в основном среди людей, имеющих власть, большую или малую. Все они безумно страшились, что Иешуа нанесет урон их авторитету или вздумает призвать их к ответу. Те, в свою очередь, издали указ, который запрещал Иешуа проповедовать и даже вообще находиться в этом городе. Но Божья воля была такова, что все козни обернулись против Иешуа в его же пользу. Многие люди, не знавшие до того об Иешуа или не особо обращавшие на него внимание, вдруг стали проявлять к нему самый живой интерес. Теперь, где бы он ни появлялся, его встречала многолюдная толпа, а ведь совсем недавно послушать его собиралась лишь небольшая кучка учеников. Дом Шимона, и даже наш дом, уже не вмещали всех желающих присоединиться к нам, и приходилось собираться на берегу озера или у благосклонного к нам учителя в молельном доме Киннерета.