Конечно, она не зря как бы вскользь упомянула, что мое имя засветилось в каких-то высоких кругах. Прежде всего этим дала понять,, что сама из тех кругов, и что ей могут быть доступны какие-то тайны. Сейчас недоступны, но больше потому, что сама не стремится знать лишнее, это не только чревато, но и просто нехорошо.

В постели держалась, как надувная кукла, точно угадав, что на самом деле нужно настоящим мужчинам, а не тем, кто изображает из себя крутых мачо, оставаясь на самом деле закомплексованными, зажатенькими и пытающимися разнообразить свою жалкую жизнь хотя бы в постели.

Заснула она тоже быстро и тихо, согнувшись рядом в калачик. Я подгреб ее горячее тело, вжал в себя и тоже моментально погрузился в крепкий здоровый сон, успев подумать одобрительно, что в последнем акте своего существования человечество вообще-то ничего, умеет подкинуть и приятные моменты. Пусть даже не для меня, а для питекантропа во мне, но и питекантроп тоже мой, его радости – мои радости…

Утром за кофе и свежеподжаренными хрустящими гренками я поинтересовался:

– А почему Синтия ни разу не упомянула, что у нее есть сестра?

Анжела невесело улыбнулась.

– У нас с нею… особые отношения. У тебя хороший кофе. Какой-то особый рецепт?

– Да просто крепкий, - ответил я. – С Синтией могут быть напряженные? Мне казалось, она со всеми ладит.

– Не напряженные, - сообщила она, - другие.

– Сложности человеческих отношений, - сказал я неодобрительно. – Ученым не понять.

– Наши родители, - объяснила она, - разошлись давно. Каждый взял по ребенку. Жили хоть и не в разных городах, но Москва с ее пятнадцатью миллионами это же целая страна! Не встретишь один другого случайно. Да и потом…

– Что?

– Мне предлагали участие в конкурсе «Мисс Москва», - сказала она, - а потом «Мисс Россия», но я отказалась, заявив, что это несовместимо с женской гордостью, когда нас оценивают мужчины, как породистых коз на базаре… Зря я такое, конечно, брякнула.

– Ну… с точки зрения феминистки права?

– Но Синтия не феминистка, - напомнила она. – После меня предложили ей, она тут же пошла…

– Но твои слова ее задели?

Она кивнула.

– Ты сразу все понимаешь верно. Это свойство ученого или просто умного человека?

– А можно то и другое?

Она расхохоталась.

– Тебе можно, ты такой и есть.

– Вы обе блистаете, - сказал я дипломатично, - только в разных кругах… Понятно, ей хотелось бы оказаться в твоем. Да знаю-знаю, чтобы оказаться в твоем, нужно для начала хотя бы закончить универ и получить степень, а не просто диплом двухнедельных курсов ландшафтных дизайнеров… Но теперь я знаю, за кем твоя сестра старается угнаться!

Она посмотрела на меня критически.

– Странный ты разведчик… Другой бы давно навел справки о всех своих знакомых. А ты даже о родне своей невесты не выяснил!

– Да какой из меня разведчик, - ответил я. – Так, консультант… Уже видела моих мышек?

– Не вживую, - ответила она. – Но они у тебя вон на всех экранах!.. Да, поняла, ты весь там. И все успехи разведок не стоят и… верно?

Я кивнул.

– Видишь ли, если изменить всего один ген… пусть два, у тебя никогда не появятся морщины. И в девяносто лет будешь выглядеть, как восемнадцатилетняя девушка. Мне кажется, абсолютное большинство населения охотнее допустило бы еще десяток таких терактов, как те, что завалили башни-близнецы, или еще пару войн на Ближнем Востоке, но только бы ученые эти гены открыли поскорее.

Она посмотрела на меня испытующе.

– А что… в самом деле уже близко?

– Мышки мои внешне не стареют, - заверил я. – А сейчас заканчиваю эксперимент поважнее. Они будут жить до двадцати-сорока лет. Это значит, что если такое удастся с человеком, его жизнь удлинится до тысячи, а то и полутора тысяч лет!

Она смотрела исподлобья.

– И не будет стареть?

– Вот именно, - ответил я серьезно. – Зачем человечеству старики? Нужны крепкие и работоспособные мужчины и женщины, у которых и мозги в порядке и навык работы за пару сот лет труда отшлифован до совершенства!

Она сказала медленно:

– Знаешь, это кощунственно о таком даже подумать… но рискну сказать даже вслух… ты же ученый, что значит не совсем человек… я бы допустила уничтожение половины населения земли, лишь бы оказаться в числе тех, кто будет жить вечно молодым и сильным.

Она поспешно замолчала, вижу по лицу, уже жалеет о такой откровенности.

Я проговорил успокаивающе:

– Ты не одна так думаешь. Милосердие, основанное на постулатах девятнадцатого века, растаяло, как утренний туман под жаркими лучами близкого и беспощадного будущего. Сейчас люди, как никогда, искренни.