«Разные пути ухода. Самый худший — и самый конечный. Видите, ублюдок ушел, но оставил тело позади. Почему эта мысль заставляет смеяться? Гости оставляют неразбериху, верно? А хозяйке приходится убирать за ними.

Я не жрица. Здесь не храм. Но исповеди льются ночь за ночью — хотя не такие жуткие. Это назревало. Нужно было предвидеть. Дураки с кровью на руках и чувством вины в душах. Верховная жрица Высокого Дома Света ими не интересуется, увы. А матери слишком далеко.

Теперь вижу, это вопрос веры. Веры и многих вер, подлинных и других, выдуманных».

Она вспомнила последствия битвы с Хранителями, все те стоны умирающих солдат, и как шлюхи и воры рыскали между ними. Очень многие звали матерей детскими голосами. Бог или богиня были слишком далеки, не сопровождали их в смертном путешествии. Они оказались оставлены и отпали от веры. Что же осталось, если не чистейшая и сладчайшая из вер? «Мама! Прошу! Помоги! Поддержи!»

Ренарр видела всё это, была там, среди трупов и смрада. Но не могла вспомнить свою мать. Слишком смутная, слишком бесформенная, призрачная фигура, чем не богиня?

«Значит, и эта вера ложна. Не мне взывать к ней, ни сейчас ни позже. И даже в самом конце, думаю».

Но те солдаты были вдалеке от матерей, да и жены или мужья были у немногих. Их подвела верховная жрица и до странности зловещий храм, ею воздвигаемый, и ее бог, столь светлый, что ослепляет любого. Подвела и вера, будто мать всегда рядом, лишь заплачь и побеги, руки широко раскрыты, чтобы обнять заблудшего ребенка. Вера подводит и подводит. Что же остается?

«Шлюха, разумеется. Смущенный и смущающий идол. Жрица и мать, любовница и богиня, вера сведена к самой низкой из нужд, самой адской из сил, самой простой игре в войну. Удивляться ли, как мало можно купить за деньги?»

Ренарр отыскала самый теплый плащ и вышла из шатра. Покинула лагерь шлюх, прилепившийся к внешним рвам Легиона, обходя их. Впереди тусклые, едва заметные огни Нерет Сорра, а дальше высокий холм крепости Урусандера.

Мужчины обыкновенно имели привычку изливаться в нее. Этот же хотел, чтобы она излилась на него, стала рукой правосудия. Когда она отказала, он забрал свою жизнь. Ренарр вспоминала торжество в глазах, тот последний миг, нож, опустившийся словно дар. Было что-то в юных глазах, что ее восхитило.

«Но что же я увидела, интересно? Какая широкая улица перед ним открылась? Внезапный проход, путь бегства от мучений? Или это был лишь последний акт капризного ребенка, желающего наказать женщину пред ним… просто передать вину, как делают трусы.

Что ж, он не смог. Бедный, заблудший дурак».

А есть какая-то ирония, решила она, в том, чтобы пойти к Нерет Сорру и дальше, в нависшую над городком злосчастную крепость.

«Дорогой отец. Я несу весть о тайных храмах, где твои солдаты исповедуют преступления. Я стою перед тобой, многажды использованная жрица, и доношу жалобный плач солдата, мольбу о прощении… гмм, сотни солдат и сотни жалобных плачей. Видишь ли, они потеряли веру. Во всё, кроме одалживания моего тела. Какое облегчение понимать, что хотя бы один сорт веры остался надежным — в деньги.

Вот так сила сделки побеждает прочие силы. Вели верховной жрице брать плату за внимание. Приглашать на исповедь среди груд монет, чтобы верующие убедились, как ныне ведутся дела. Они достаточно быстро ухватятся за идею и все храмы покроются позолотой.

Но вели ей ничего не делать с исповедями. Пусть бормочет слова прощения, если угодно, но никаких расследований, суровых судов и подобающих кар. Мертвые грешники не так щедры, они не придут покупать время и ослабление вины. Научись у шлюхи, милая Синтара: мы одалживаем, не продаем навсегда».

Она шла по городку. Иней на мерзлой почве и грязи, стены строений. Над головой звезды на положенных местах, вечно молчаливые, вечно бдящие. Она научилась ценить их отстраненность. «Шлюха как богиня, богиня как шлюха. Ох, какой у вас запутанный культ. Да ладно. В конце концов, это работает — я видела по глазам того солдата».

* * *

У подножия крепостного холма была когда-то кузница, но владелец умер. Дом, навесы и постройки снесли ради нового Храма Света. Хунн Раал веселился, думая о пропеченной земле под камнями фундамента, о горах пепла, углей и шлака, о рваных кусках металла и ставших стеклом каплях песка.

Мало кто понимает многосложные проявления святости, столь заполонившие мир. Мало у кого хватает мозгов. Сам Куральд Галайн рожден огнями, кузницами и горами дров, ожидающих череда поддержать чад и жар индустрии. Ямы в почве, рудные жилы, потоки пота и капающей крови, напряженные усилия столь многих мужчин и женщин — чтобы сделать жизнь лучше если не для себя, то для детей.

Подходящая идея — строить храм на столь священной земле. Хотя вряд ли Синтара поймет. Она намерена, понимал он теперь, сузить круг священного, отделяя его от угроз дикой, хаотической профанности. Едва эти угрозы будут уничтожены — или, скорее, выхолощены — останется лишь святое, и она будет держать в руках ВСЁ.