1. Перевод темы в область «свободы слова». Можно для начала на научном симпозиуме рассмотреть историю предмета, обсудить «обряды племен Полинезии», ввести в научный оборот авторитетные высказывания о людоедстве. Далее в интернете появляется «Общество каннибалов». Запускается образ «плохих каннибалов», который будет соотнесен с теми, кто «призывает сжигать на кострах не таких, как они». Тема введена в оборот, табу десакрализовано.

2. Перевод темы в область возможного. Цитирование научных авторитетов продолжается. Отказывающиеся обсуждать тему объявляются ханжами. Название темы переформулируется, и каннибализм становится сначала антропофагией, а потом антропофилией. Новые названия уводят суть проблемы от её обозначения, лишают оппонентов опоры на язык. Параллельно создается прецедент (исторический, мифологический, выдуманный), например, легенда о матери, напоившей своей кровью умирающих от жажды детей.

3. В общественном сознании создаётся «поле боя» за проблему. Декларируется, что «желание есть людей генетически заложено в природе человека», «в определенных обстоятельствах съесть человека бывает необходимо», «есть люди, желающие, чтобы их съели», «свободный человек имеет право решать, что ему есть», «пусть каждый решит, кто он – антропофил или антропофоб», и т. п. «Ученые» и журналисты доказывают, что человечество на протяжении всей своей истории время от времени поедало друг друга. Тема забалтывается журналистами, ведущими телепередач и т. п. От дискуссии отсекаются авторитетные противники происходящего абсурда. Создается положительный образ современного каннибала: «антропофилы придерживаются строгой морали». На крайних флангах размещаются радикальные сторонники и противники людоедства. Из людей, не согласных с де-табуированием людоедства, создают образ агрессивных, «фашиствующих ненавистников», призывающих уничтожать людоедов, коммунистов и негров. Присутствие в СМИиК обеспечивают всем, кроме противников легализации каннибализма. Антропофилы же осуждают «фашистов всех мастей».

4. Перевод темы в категорию популярной. Тема выводится в топовую и начинает самовоспроизводиться в массмедиа, шоу-бизнесе и политике, проникает в телевизионные новости и ток-шоу. Людей едят в кинопрокате, в текстах песен и видеоклипах.

5. При переводе темы в сферу актуальной политики начинается подготовка законодательной базы. Публикуются социологические опросы, «подтверждающие» высокий процент сторонников легализации каннибализма. Политики начинают публично высказываться за законодательное закрепление антропофилии. В общественное сознание на фоне усиления пропаганды толерантности вводится догма – «запрещение поедания людей запрещено». Здоровые силы общества еще как-то сопротивляются, но в целом общество сдалось. Тема неизбежно докатится до школ и детских садов; следующее поколение вырастет с идеей людоедства как нормы.

Думаю, описание данной технологии напомнило читателям громкие и абсурдные кампании последних десятилетий, касающиеся некоторых нравственных аспектов общественной жизни. «Окна Овертона» уже практически сработали на теме разрушения традиционной семьи, половых извращений, толерантности ко многим проявлениям зла. «На подходе» – педофилия, детская проституция. В духовно-нравственной и религиозной сферах в «Окна» пролезет признание статуса и значимости отрицательных метафизических сил в жизни человечества. В плане более нейтральных возможностей обоснования «всего что угодно» интересен фантастический вариант информационно-психологической компании по «присоединению Индии», который дает И. В. Смирнов (см.: Смирнов, 2003, с. 24–29).

Информационно-психологическое воздействие целостно, однако оно имеет свои закономерности в различных сферах психики в зависимости от условий, задач и особенностей аудитории. Когнитивные, эмоциональные и поведенческие структуры человеческой психики обладают различной степенью «податливости» воздействию СМИиК. Результат такого воздействия определяется и тем, на какую область психики оно преимущественно направлено. Поведение человека, например, изменить труднее, чем его оценки политических событий.

Методы информационно-психологического воздействия способны влиять на социальное восприятие, направляя его в определенное русло, на активно участвующее в социальном восприятии воображение (во всем богатстве его разновидностей – от активного и конструктивного творческого до пассивных непроизвольных «грез наяву»). Это и особая подача фактов с употреблением сочетания образов, слов и чисел, воздействие на воображение метафор/ аллегорий и др. Роль воображения обнаруживается в попытках человека понять, что происходит с людьми во время социальных кризисов. При изучении воздействия метафор и аллегорий на воображение следует подчеркнуть, что красочный образ-метафора способен подавлять здравый смысл. Особенно сильно воздействие парадоксальных метафор. Использование метафор полимодально. Широко применяются, в частности, метафоры запаха: «запахло жареным», «запах крови» и др. С. Кара-Мурза анализирует целый букет «демократических» психоманипулятивных метафорических образов, ставших основой современных устойчивых высказываний, способствующих катастрофическим явлениям в стране: «наш общий европейский дом», «столбовая дорога цивилизации». Использовались также пословицы, например, «коней на переправе не меняют» и т. д.

Отметим, что даже спонтанные фантазии могут отражать предчувствия социальных изменений. Власть учитывает «народное воображение» потому, что людей поражают не факты сами по себе, а то, как эти факты представляются (Лебон, 2011). Это помогает подавать информацию в нужном для субъекта информационного воздействия ключе.

Большой интерес представляет роль процессов апперцепции. Связь воображения с процессами социального прогнозирования приводит к преждевременным действиям, социальной истерии («украинские мечты» последних 12 лет о «принадлежности к европейскому пути» тому пример) или разрушению инстинкта самосохранения в обществе, «усыплению бдительности». Вспомним, как в перестроечные годы в нашей стране высмеивались или табуировались страхи конфронтации с Западом и создавалась иллюзия национальной безопасности. Происходящее в мире сегодня показывает, что неадекватный пацифизм является болезнью общественного сознания.

Сильные средства информационного воздействия открываются через опору на взаимосвязи воображения, эмоциональной сферы и мотивации. В состояниях фрустрации, например, начинают доминировать грезы, возникает стремление к «бегству от реальности» через алкоголь и наркотики. Через мотивацию и систему потребностей возможно эффективно влиять на ценности. Изменяя же их, можно заставить людей «захотеть чего угодно». Большую роль играет известный феномен «эмоционального заражения», особенно в кризисных ситуациях – техногенных катастрофах, террористических актах, социальных конфликтах и т. п. В повышении эмоциональности, увеличивающей доверие к информации извне, используются чувства того и другого знака.