— Какой ты предусмотрительный! — восхищался приятелем Стива. — Ведь действительно, благодаря дождю — ни одного красного патруля! А будь ясная ночь, сколько бы везде кишело красной солдатни…

Володя молчал.

— Что ты? Промок?

— Нет… Знаешь что?.. Мама меня спрашивает: «А когда ты завтра вернешься?» Я ей: «Как будет ловиться рыба. Может, и еще заночую, ты, пожалуйста, не беспокойся». И она меня, бедная, попросила, чтобы я ноги не промачивал! Так мне ей захотелось всё сказать — едва сдержался…

— И напрасно.

— Не-ет!..

Он умолк, вздохнув.

За шумом дождя юноши и не заметили, как наткнулись на людей. Под защитой навеса крылечка сидела парочка: мужчина и женщина. У мужчины был громогласный баритон и он говорил, манерно грассируя:

— Да-с, Верочка, ничего не известно!.. То есть вам ничего не известно, — подчеркнул он, — а некоторые даже очень, очень много знают!.. И, быть может, уже через пару дней здесь красногвардейцами и пахнуть не будут…

— Расскажите, расскажите! — взвизгнула девица. — Это так интересно! Неужели вы мне не доверяете?

— Слышал? — шепнул Володя Стиве, когда они миновали крылечко. — Узнал?

— Да, — мрачно ответил тот. — Поручик Явольский.

— И спорю на что хочешь, что с ним именно та чекистка, о которой я тебе говорил. Право, убить бы болтуна! И ее.

И он остановился.

— Что ты! — испугался Стива. — Разве можно так? Сами, без приказания…

— И кто только поручил ему такое ответственное дело! — с отчаянием в голосе вскрикнул Володя. — И тех бы тоже к стенке!

И, пересилив себя, он решительно зашагал дальше.

III

День прошел в делах. Получили кое-какие дополнительные указания, побывали там, куда приказывали пойти, чтобы передать распоряжения. Сдержанно сообщили о недопустимой болтливости и уличном позёрстве поручика Явольского. Начальство сказало: «Примем к сведению и взгреем, но в данный момент изменять что-либо в плане восстания уже поздно».

Вернулись к обеду. Ели с аппетитом, много. Потом легли спать. Встали, когда солнышко уже садилось. Было около восьми часов вечера. Стивина сестра Зоя позвала ужинать.

— Ну и молодежь же теперь! — разыгрывая из себя ужасно взрослую, кокетничала она. — Только едят и спят, спят и едят! Хотите после ужина на качелях покачаться?

Стива, уже вновь преисполненный ужасной важности, чуть было не выругал сестру, но Володя быстро сказал:

— И отлично, Зоенька!.. Я даже сам хотел вам предложить.

Стива с удивлением посмотрел на друга. Последние, такие важные часы и вдруг детские удовольствия! Хорошо ли это?

И, поняв, что значил вопросительный взгляд друга, Володя, лишь Зоя убежала, сказал, хлопая приятеля по плечу:

— Правильно, Ставка! Мы выспались и всё равно скоро теперь не заснем. А если будем лежать да ворочаться — мысли разные придут. А мыслей больше не надо! Всё уже удумано. Следовательно, надо эти часы, пока все в доме не заснут, провести весело, ладно, молодо.

И опять Стива поразился основательности и мудрости друга. И часы после ужина пролетели быстро, великолепно. Выше крыши взлетала качельная доска; хохотала и визжала Зоя и смеялись мальчики, теша девушку. А в саду доцветала черемуха и сладко пахло с клумб жасмином и левкоями. Дом спал. Весь город спал. Шел второй час ночи.

И, в свете затяжки папиросы посмотрев на свои ручные часики, Володя сказал:

— Ну, пора! — и спрыгнул с качельной доски.

— Уже спать? — надула губки Зоя. — Ну и молодежь же теперь пошла!

— Не спать, Зоенька, а воевать! — вздохнул Володя. — А вы вот действительно ложитесь спать и никому до утра не говорите о том, что мы вам сейчас скажем. Через полтора часа мы должны взять тюрьму, освободить заключенных офицеров и начать наступление на красноармейские части. В успех дела верим абсолютно, но каждый из нас может быть убит. Ия, и Стива. Потому поцелуйте нас обоих и перекрестите. Сейчас вы заменяете нам наших матерей, потому что, щадя их, мы ничего им не сказали. Ну же, перекрестите и — в губы! Э-ге-ге, плакать не надо! Не смейте плакать! — строго приказал он. — Теперь — революция, девушки должны научиться быть такими же твердыми, как и мужчины. Боже вас сохрани разбудить вашу маму! Целуйте брата.

Ночь была звездная, ясная, тихая. Лишь две-три собаки, сонно тявкая, перекликались где-то. Юноши вышли, одетые в легкие кадетские шинели, эти черные пальтишки, с которых революция срезала погоны. На кадетских летних фуражках с белым верхом кокард тоже уже не было.

Стиву била нервная дрожь.

— Я не трушу, не подумай! — сказал он. — Это так: сам не знаю от чего.

— Пройдет! — успокоил Володя. — Сестренка тебя расстроила.

IV

У ворот кладбища юношей окрикнули.