Смутно помнил Сибори, как смешал, наконец, необходимое. Вода в пиале смутно поблескивает, и «лекарство», способное избавить лишь от жизни, легко растворяется в ней – ведь оно не имеет цвета и вкуса. Быть может, разве что слегка горьковатой покажется вода. Руки не дрожат, словно так и надо.

Буднично, словно каждый день доводилось ему подносить кому-то чашу с ядом, Сибори приблизился к стоящему на террасе Шигэру: тот совсем недавно проводил последнего пациента. А ведь он всё-таки красивый. И пусть его волосы и глаза так же темны, как и у прочих обитателей островов, но кожа светлая, даже бледная: не так часто он выходит на солнце, почти целые дни проводя под крышей дома.

Он не произносит ни слова – походя выпивает прозрачную жидкость и чуть морщится:

– Похоже, вода грязная.

– Быть может.

Теперь всё. Роковой шаг сделан, и назад уже повернуть не удастся: противоядия, способного быстро вывести из крови яд, Сибори не изготовил. В основном потому, что не собирался отступать. Теперь осталось лишь подождать, совсем немного подождать, когда Шигэру уснёт.

– Я рад, что ты не собираешься покидать меня, любимый.

Вздрогнул Сибори от этих слов, но понимал, что сейчас не может уйти: отчего-то жизненно важно было оставаться здесь именно сейчас. Словно вне времени и вне мира. А Шигэру, не подозревая о том, что ждёт его в ближайшем будущем, мечтательно посмотрел куда-то вверх, туда, где сверкали серебряные отблески звёзд:

– Прости, если я иногда делаю что-то не так, - снова эта мягкая улыбка, столь знакомая и тёплая. И снова отдаётся эта улыбка болью где-то в груди, болью столь резкой и неожиданной, что приходится закрыть глаза и судорожно вздохнуть, чтобы слёзы не брызнули из них. Негоже ведь плакать, если сам принял подобное решение.

– Сибори, быть может, ты слишком молод, и я не всегда могу понять тебя, - лишь открыв глаза, Сибори вновь видит грусть в чужом взгляде – и создаётся впечатление, что Шигэру всё понял и всё знает. Но… уже простил, уже понял. А он всё продолжает, не прося ответа, и говорит торопливо, словно зная, что может не успеть. Может, и в самом деле зная?

– Да, - голос Шигэру звучит твёрдо и уверенно, словно он говорит заранее отрепетированные слова, или же заучил их наизусть уже давным-давно, - Может, мне тяжело понять тебя, как и тебе тяжело понять меня. Но поверь: что бы ни случилось, я всегда буду желать тебе лишь самого лучшего.

И снова не покидает Сибори ощущение, что возлюбленный знает о том, что ему вместо простой воды подали смертельный яд. Говорит он, как будто прощаясь, но следующие слова вновь прерывают ход мыслей:

– Пускай, пускай я не всегда делаю всё так, как нужно, но я клянусь: я сделаю тебя счастливым.

Нет. Не знает. И почему-то от этого знания легче не становится. Ведь проще думать, что он уже всё понял, и уже простил. Ведь потом слишком долго придётся дожидаться того дня, когда можно будет попросить о прощении…

Шигэру зевнул, слегка опираясь на плечо Сибори:

– Что-то мне не очень хорошо… Вроде бы и не так сильно устал.

Сибори не нашёл в себе сил на что-то, кроме спокойных объятий. И, как обыкновенно он склонялся на плечо Шигэру, сейчас склонился мужчина, засыпая, на его плечо.

Скоро, совсем скоро он заснёт навсегда, и нужно что-то сказать в ответ на его слова. Пока он ещё не уснул, пока ещё есть время.

– Шигэру, ты… ты очень дорог мне. Просто запомни это, хорошо?

Удивлённый, но уже затуманивающийся взгляд мужчины устремлён на Сибори: ведь его голос слишком холоден, подчёркнуто безразличен. Трудно говорить иначе, когда пытаешься убедить себя в том, что не испытываешь вовсе боли, что нет её, и что это лишь иллюзия, которая совсем скоро исчезнет.

– Ты же не собираешься… - голос на пару мгновений прерывается, и Шигэру сонно зевает, но ещё пытается слабо усмехнуться, - Ты же не сбежишь от меня, пока я буду спать?

На этот вопрос недостаёт сил ответить: ведь не желает Сибори ещё и лгать тому, с кем сегодня сам себя вынудил попрощаться навсегда. А Шигэру снова зевает, опускаясь на землю, и Сибори приседает рядом, поддерживая его.

– Я так устал. Думаю, стоит сегодня лечь пораньше, чем обычно.

Но у него уже нет сил, чтобы встать, и он ложится прямо на террасе. Сибори осторожно помог любимому улечься на своих коленях и положил руку на его лоб, второй аккуратно перебирая тёмные волосы. Глаза Шигэру закрыты, и он уже замолчал. Вряд ли он ещё что-то скажет.

Вдох. Выдох. С каждым мгновением всё тише стук сердца, и всё тише замирающее дыхание. Сибори закрывает глаза, и, кажется, сам перестаёт дышать, так, что весь мир состоит лишь из дыхания Шигэру. Вдох. Выдох. И в каком-то странном ожидании, словно оцепенев, Сибори ждёт следующего вдоха. Но нет: голова любимого медленно склоняется набок, и сердце, до того отчаянно пытавшееся биться, останавливается. И словно бы мгновенно жизнь уходит, исчезает, чтобы более никогда не вернуться.

Осторожно перетащив тяжёлое тело в дом, Сибори аккуратно уложил Шигэру на циновку, словно и не понимания того, что сделал. Ведь он же простил, как прощал всегда, верно?