И все же король искренне любил Елизавету. По мере развития беременности ей нужно было больше отдыхать, но она по-прежнему находилась в окружении своих многочисленных фрейлин и служанок. У ее матери было всего пять фрейлин, а вот что писал о Елизавете испанский посол Родриго де Пуэбла: «У королевы тридцать две фрейлины, очень красивые и роскошно одетые». Они сопровождали королеву и в личных покоях, и при дворе – то есть в личных покоях королевы было довольно многолюдно. Придворный мир был очень тесен, и многие фрейлины являлись женами собственных слуг и советников Генриха, которые тоже частенько бывали в личных апартаментах королевы, – доставляли сообщения и подарки от своего царственного хозяина. У дворов короля и королевы были общие музыканты и актеры. Особой популярностью пользовался главный менестрель Генри Глазбери. Он обладал талантом сочинять нескладные стишки с намеренно нарушенным ритмом и рифмами для достижения комического эффекта.

Двор Елизаветы был живым, веселым и открытым – как и характер самой королевы. Томас Мор замечал, что королева «в полной мере наслаждалась всеми приятными вещами» [56] . Среди придворных королевы был и ее незаконный сводный брат, Артур Плантагенет, которого она сделала своим виночерпием. Характерно рыжий, хорошо сложенный, веселый и общительный отпрыск дома Йорков, Артур участвовал во всех придворных развлечениях и особенно любил турниры и хорошее вино. Он был настолько располагающим к себе и общительным, что один из друзей назвал его «приятнейшим в мире человеком» [57] .

Разительный контраст с двором Елизаветы являл собой двор ее суровой свекрови. Обстановка здесь была такой же строгой и благочестивой, как и сама леди Маргарет. Она правила своими придворными и слугами железной рукой. Даже ее исповедник, Джон Фишер, признавал, что она любила повторять одни и те же морализаторские истории «множество раз» [58] . От природы склонная к доминированию и твердо осознающая свой статус матери короля, леди Маргарет участвовала в жизни сына и невестки гораздо активнее, чем это было принято. Она считала себя истинной королевой и требовала такого же церемониального почитания себя, как и Елизаветы. Порой ее требования были еще больше. На больших придворных и государственных мероприятиях она шла всего на полшага позади Елизаветы – превосходство, которым молодая королева обладала по праву, страшно раздражало ее свекровь.

Генри во всем потакал матери. Ее покои располагались рядом с его апартаментами во всех дворцах, где жила королевская семья. В оксфордширском особняке Вудсток, к примеру, их гостиные были смежными, и они чуть ли не каждый вечер встречались, чтобы обсудить события дня и поиграть в карты. Острый черный глаз леди Маргарет замечал все, что происходит при дворе. Она даже добилась, чтобы одного из ее слуг, сэра Рейнольда Брея, перевели в придворные короля. Брей информировал ее обо всем происходящем – даже за закрытыми дверями.

Леди Маргарет пристально следила и за невесткой – неудивительно, что она с подозрением относилась к принцессе Йорков и ее предателям-родственникам. Испанский посланник замечал, что она держала Елизавету «в подчинении». Другой иностранец, побывавший при дворе, утверждал, что она была «привратницей» королевы, и жаловался на то, что он мог бы больше общаться с Елизаветой, «если бы не эта сильная сука, мать-короля» [59] .

Все это должно было страшно раздражать Елизавету, которую при дворе Йорков воспитывали, как принцессу. Елизавета прекрасно осознавала свой статус и полагающиеся ей по этому статусу почести. Она не была наивной в политическом отношении и вовсе не стремилась целиком и полностью подчиниться властной свекрови. Но она была достаточно мудра, чтобы скрыть личные обиды и демонстрировать всему миру поразительное семейное единство. Елизавета не восставала против власти леди Маргарет. Она понимала, что лучший способ борьбы – подражать свекрови. Основной чертой характера леди Маргарет было ее благочестие, и она неустанно демонстрировала свою духовность двору и королевству. Не желая уступать, Елизавета стала тщательно соблюдать ежедневные обряды, благочестиво молилась и регулярно делала щедрые пожертвования в пользу Церкви. Единство между женой и матерью было настолько приятно для короля, что Генрих часто упоминал их совместно.

Неудивительно, что леди Маргарет сопровождала свою невестку в очередном «заточении». Процесс начался в конце октября 1489 года, когда королева вошла в отведенные ей покои в Вестминстерском дворце, где родилась она сама. Ее спальня примыкала к часовне. Из окон открывался вид на реку – впрочем, окна почти постоянно были закрыты занавесями и гардинами из голубой ткани, расшитой золотыми французскими лилиями. Кровать и колыбельку младенца накрывали многоцветные бархатные пологи, расшитые золотом, украшенные алыми розами Ланкастеров. Возможно, Елизавете все же удалось очаровать свою свекровь и добиться смягчения строгих правил «заточения». Леди Маргарет даже позволила кузену Элизабет Вудвилл, Франсуа Люксембургскому, прибывшему в Лондон с французским посольством, навестить Елизавету.

Вечером 28 ноября, проведя в «заточении» почти месяц, Елизавета родила дочь. Это должно было разочаровать короля, который мечтал получить для своего трона еще одного наследника. Лондонский хронист-францисканец не стал об этом даже писать. Но юная принцесса тоже могла быть полезна – она могла обеспечить союз с другим государством посредством брака. Через два дня ее окрестили именем Маргарет в честь бабушки по отцу. Двор оставался в Вестминстере вплоть до Рождества. «Воцерковление» Елизаветы отложили до 27 декабря из-за вспышки кори, которая, как сообщалось, унесла жизни нескольких ее фрейлин.

После родов Елизавета быстро оправилась и вскоре приступила к исполнению королевских обязанностей, в том числе и к руководству воспитанием дочери. Традиции требовали, чтобы наследника готовили к будущему царствованию специально подобранные наставники и учителя. Остальными же королевскими детьми занималась сама мать. Елизавету и саму воспитывали таким образом, и она отлично знала, что от нее требуется.

Вернувшись ко двору, королева вернулась и к исполнению супружеского долга. На сей раз очередного наследника ждать долго не пришлось – она забеременела еще до конца года. Для третьего «заточения» королевы избрали дворец Плацентия в Гринвиче. Он был меньше первых двух дворцов и не имел такого символического значения. Возможно, Елизавета избрала его сама, потому что этот дворец считался ее любимым домом. Здесь было гораздо спокойнее и тише, чем в Вестминстере. Кроме того, он располагался вдали от жары и суеты центра Лондона, и это было важно – ведь королеве впервые предстояло рожать летом.