Собрание очерков классика американской литературы Германа Мелвилла (1819–1891) о Галапагосских островах.
Герман Мелвилл
ЭНКАНТАДАС, ИЛИ ЗАКОЛДОВАННЫЕ ОСТРОВА
Herman Melville
The Encantadas, or Enchanted Isles
Great Short Works of Herman Melville
1854
Перевод с английского: М.Ф. Лорие
СОДЕРЖАНИЕ
Очерк первый
ОБЩЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ ЭТИХ ОСТРОВОВ
Очерк второй
ДВЕ СТОРОНЫ ЧЕРЕПАХИ
Очерк третий
УТЕС РОДОНДО
Очерк четвертый
ВИД С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА
Очерк пятый
ФРЕГАТ И «ЛЕТУЧИЙ КОРАБЛЬ»
Очерк шестой
ОСТРОВ БАРРИНГТОН И ФЛИБУСТЬЕРЫ
Очерк седьмой
ОСТРОВ КАРЛА И СОБАЧИЙ КОРОЛЬ
Очерк восьмой
ОСТРОВ НОРФОЛК И ВДОВА ЧОЛА
Очерк девятый
ОСТРОВ ГУДА И ОТШЕЛЬНИК ОБЕРЛУС
Очерк десятый
ПРЕСТУПНИКИ, ЖЕРТВЫ, ОТШЕЛЬНИКИ, НАДГРОБИЯ И ПР.
Примечания.
Очерк первый
ОБЩЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ ЭТИХ ОСТРОВОВ [1]
— Не обольщайтесь, — кормчий говорит, —
Мне эти кущи, кажется, знакомы,
И острова, прелестные на вид,
На самом деле — гнусные фантомы,
Блуждающие вечно по морскому
Простору, Роковые острова,
Как их скитальцы кличут по-иному,
Худого не сулящие сперва,
Но гибельные — так о них гласит молва.
И тот, кто ступит на берег ужасный,
Опасности еще не чуя, тот
Ни счастья, ни спасенья не найдет.
Вершина Горя, грозная Гора!
Не подавилась падалью дыра,
Не поперхнулась человечьим мясом;
Разгуливают с ночи до утра
Здесь призраки, треща сухим каркасом,
Да вечно вопиет сова геенным гласом [2].
Представьте себе двадцать пять куч золы, сваленных там и сям на пригородном пустыре; вообразите, что иные из них выросли до размеров высокой горы, а пустырь — это море, — и вы получите некоторое понятие о том, как выглядят Энкантадас, или Заколдованные острова. Группа не столько островов, сколько потухших вулканов, являющая собой картину, какую мог бы являть наш мир, если бы бог покарал его вселенским пожаром.
Сомнительно, чтобы на всей земле нашлось хоть одно столь же безотрадное место. Давным-давно заброшенные кладбища, древние города, постепенно обращающиеся в руины, — те и другие достаточно унылы; но, как и все, что было когда-либо связано с человеческими судьбами, они, однако же, будят в нас своеобразное сочувствие, пусть и печальное. Потому даже Мертвое море, какие бы иные чувства оно порой ни вызывало, непременно порождает в душе паломника и не вовсе неприятные ощущения.
А пустынность? Казалось бы, что может представиться наблюдателю более пустынного, чем необозримые северные леса, просторы безлюдного океана, ледяные поля Гренландии? И все-таки ужас, ими внушаемый, умеряет волшебная смена течений и времен года: ведь эти леса хоть и не посещает человек, зато посещает май; и в самых дальних морях, как и в озере Эри [3], отражаются знакомые звезды; и в прозрачном воздухе ясного полярного дня лазурный лед под лучами солнца прекрасен, как малахит.
А особое, если можно так выразиться, проклятие, которое лежит на Заколдованных островах и по безотрадности ставит их выше Идумеи [4] и полюса, в том и состоит, что здесь ничто никогда не меняется, ни время года, ни печаль. Разрезанные экватором, Энкантадас не ведают осени и не ведают весны; и разрушение против них бессильно, ведь они и так — сплошное пожарище. Пустыню освежают ливни, но на этих островах дождей не бывает. Подобно треснувшим тыквенным бутылям, брошенным где-нибудь в Сирии досыхать на солнце, они лежат под раскаленным небом, все в трещинах от нескончаемой засухи. «Смилуйся надо мной, — словно взывает страждущая душа Заколдованных островов, — пошли Лазаря [5], чтобы он омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем».
Еще одна особенность этих островов — их полнейшая необитаемость. Полагают, что лучший пример отверженности — это шакал, ютящийся в заросших сорной травой развалинах Вавилона; но Энкантадас не дают приюта даже изгоям животного мира. Человек и волк равно их чураются. Живут здесь только твари ползучие и пресмыкающиеся: черепахи, ящерицы, огромные пауки, змеи и самое диковинное порождение заморской природы — игуана. Здесь не услышишь ни рева, ни рыка, ни воя; из всех живых звуков самый частый — шипение.
На тех островах, где есть хоть какая-то растительность, она по большей части непригляднее, чем в бесплодной Аракаме. Спутанный жесткий кустарник без ягод и без названия, поднявшийся среди глубоких расселин в покрытом окалиной камне и предательски их скрывающий, или сухая поросль искривленных ветвистых кактусов.
Берег во многих местах скалистый — вернее, это не скалы, а обломки застывшей лавы, — черноватые либо зеленоватые глыбы вроде шлака близ доменной печи; они образуют кое-где темные пещеры и гроты, и море без устали заливает их яростной пеной, заволакивая клочьями серого тумана, в котором с пронзительными криками кружат неведомые птицы, добавляя свои голоса к гремящему гулу воды. Как бы спокойно ни было в открытом море, эти волны и эти скалы не знают покоя — вечно хлещущие, вечно исхлестанные, даже тогда, когда океан словно бы пребывает в мире с самим собою. В душные облачные дни, каких много бывает в этой части экваториальных вод, темные, будто стеклянные горбы, вздымающиеся из белых валов и воронок в особо опасных местах неподалеку от берега, кажутся видениями ада. Только в падшем мире мыслимы такие картины.