Когда Грейс натянула на плечи одеяло и уставилась в окно спальни, она знала, что у нее, по крайней мере, есть шанс на спасение. И всё же она лежит здесь и не знает почему. Всё, что Грейс знала, это то, что пока смотрела в темноту, всё, о чем могла думать, был ужас, которым, должно быть, была его жизнь.

Никого рядом. Ни о ком не заботясь. Как одинок он, наверное, был.

Она видела одиночество в его глазах в ночь, когда думала, что он спас ее, во время того глупого инсценированного разбойного грабежа. Грейс потащила его с собой в отель и заставила выпить с ней кофе. Матиас наблюдал за ней, как другие наблюдали бы за змеей, ожидая, что она нападет в любое время. Он затронул ее сердце той ночью с этим шрамом, пересекающим лоб, веко и заканчивающимся на щеке. С сексуальными, чувственными губами и карими глазами цвета виски, очевидным дискомфортом при улыбке. Но она заставила его улыбаться той ночью. Нецелая, необузданная улыбка. Предварительная улыбка, как будто он пробовал ее сначала, ожидая увидеть, причинит ли она боль.

Три недели. Он вошел в ее жизнь всего за три недели до этого, и стал такой частью ее, что теперь она задавалась вопросом, как сможет обойтись без него.

Грейс снова посмотрела в окно. Она, действительно, должна бежать от него.

Слеза скатилась по щеке, потому что она не могла убежать от него. Но и с ним она никогда не сможет быть.

Это не был кошмар. На следующее утро Грейс проснулась, понимая, что больше не может избегать событий прошлой ночи, избегать Матиаса, и она не могла сбежать от них.

Она причесалась и почистила зубы, рассмотрела свое бледное отражение и пошла на кухню. Почувствовала запах кофе и готова была умереть за него. Потребность в кофеине ползала в ее внутренностях так же, как и желание к Матиасу, пульсирующее между бедер. Сны мучали ее всю ночь. Сны были ничем по сравнению с видениями сексуальных сцен, от которых она краснела, только подумав. У нее должны быть кошмары о крови и смерти, а не сны о том, что та выпуклость в черных кожаных штанах могла бы сделать ей.

— Доброе утро.

Он поднялся из-за стола в другой паре кожаных штанов, покрывавших мускулистые ноги. Его ступни и грудь были голыми.

Грейс уставилась на широкую, безволосую грудь, когда внезапно остановилась. Она так желала увидеть то кольцо в соске, которое заметила сквозь его футболку. Теперь, когда увидела, ее рот наполнился слюной, губы жаждали обхватить и тянуть. Но, не смотря на его сексуальность, ничто не могло убрать тонкие белые шрамы, пересекающие его грудь и живот.

Он снял рубашку со спинки стула и надел, прикрывая ужасающие шрамы. Они не были толстыми и острыми, но пересекали его кожу, как план действий.

— Извини, — он отвернулся от нее, пересекая веселую, яркую кухню, застегивая черную рубашку. — Я сделал кофе.

Она не смогла сдержаться. Грейс быстро пересекла комнату, встав перед ним, когда он повернулся к ней.

— Я должна увидеть это, — прошептала она.

Ее пальцы дотронулись до пуговиц его рубашки. Грейс скинула хлопчатобумажную рубашку с его широких плеч и отбросила на стул.

– Это сделал он? — прошептала она.

Кончики пальцев касались доказательств того, что он пережил. Некоторые шрамы были более старыми, почти невидимыми. Твердая, смуглая плоть слегка вздрагивала от ее прикосновений, когда он пристально смотрел на нее.

— Он любил использовать кнут. Ученые должны были знать, при каких условиях мы уже не могли бороться или выполнить задание. Мы пережили множество испытаний. Пытка была их фаворитом. Если мы не преуспевали в целях, данных нам, то умирали, – у нее перехватило дыхание, когда на глаза навернулись слезы. Она проследовала за шрамами на его груди, боку, а затем развернула его, чтобы рассмотреть спину.

— О, Боже, Матиас.

На спине шрамы были еще хуже. Она прислонила лоб к его спине, зажмурившись, представив невероятную боль, которую он, должно быть, вынес.

— Мне уже не больно, Грейс, — уверил он ее.

Грейс подняла голову, ее взгляд прошелся по его плечам. На левом было клеймо Пород. Генетическая тень отпечатка лапы. В печати были вытатуированы четыре кроваво-красных слезинки. Вокруг лапы был вытатуирован темный дым и в нем одно перо, покрытое кровью.

— Почему именно это? — она коснулась запачканного кровью пера, обернутого проволокой.

— Цена подчинения, — пробормотал он.

— А это?

Линия тщательно замаскированных костей, обернутых в ту же самую проволоку, продвигалась от основы его позвоночника к середине.

— Друзья, которые умерли за свободу, — ответил он.

— А это? — она коснулась кроваво-красных слезинок, заключенных в дым.

— Татуировка была сделана племенным шаманом. Это символ защиты, чтобы зло не смогло завладеть моей душой, — его голос был тяжелым, заполненным болью.

— Слезинки — зло? — спросила она. — Почему?