Не теряя ни минуты, я отправился в путь в декабре, а это было как раз самое дождливое время года на полуострове. Путешествие оказалось довольно трудным: реки и ручьи вследствие обильных дождей вышли из берегов; более низменные места покрылись водою, в лесах тоже вода. Чем дальше, тем больше затруднялся путь; мне приходилось по целым дням идти в воде, которая доходила до колен, а местами до груди; целые семнадцать дней я не имел ничего сухого на себе: весь мой багаж был смочен.

Дошедши до устья реки Муар, я пустился в плоскодонной лодке вверх по течению. По берегам названной реки попадались малайские селения, но не они привлекали мое внимание. Поднимаясь выше, я добрался, наконец, до речки Палон, приток Муара. Она протекала лесом, и здесь, в лесу, у верховьев Палона, стали уже встречаться изредка разбросанные маленькие хижины – жилища так называемых оран-утан. Последнее слово надо объяснить. В Европе с именем оран-утан соединяют представление о большой человекообразной обезьяне, известной в науке под именем Pithecus satyrus; малайцы же никогда не называют обезьян, <т. е. > животных, оран-утанами, а дают это название людям, живущим постоянно в лесах. «Оран» значит «человек», «утан» означает «лес»; «оран-утан» значит, таким образом, «лесной человек». Подобных названий у малайцев много, как, например: оран-букит – человек, живущий на холме; оран-улу – человек, живущий у верховьев реки; оран-далам – человек, живущий внутри страны; оран-лаут – человек, живущий у моря, и т. д. Все эти названия соответствуют не расе, а месту жительства людей.

Хотя название оран-утан может относиться к малайцу, который поселился в лесу, но этим названием обозначают смешанное в различной степени папуамалайское племя, живущее в лесах и на холмах Малайского полуострова.

Эти оран-утаны не имеют постоянных жилищ, а там и сям в лесу у них построены жалкие хижины, которые посещаются ими от времени до времени. Некоторые из них находятся в хороших отношениях с малайцами; другие же, напротив, избегают иметь сношения с ними. Антропологические наблюдения над ними показали, что хотя оран-утаны частью и смешались с малайцами, но, сверх того, имеют много примеси и меланезийской крови. Это обстоятельство еще более усилило во мне желание ближе и как можно лучше исследовать оранов, надеясь, наконец, найти среди них чистокровных меланезийцев.

Йохор я прошел с запада на восток: от устья реки Муар, впадающей в Малаккском проливе, до устья реки Индау в Китайском море, а потом от севера на юг: от реки Индау до Селат-Тебрау, пролива, отделяющего островок Сингапур от материка Азии. На первую часть экскурсии потребовалось 30 дней, на вторую – 20 дней. Я встретил на пути там и сям немногочисленные орды племени оран-утан. Хотя они более или менее отличались от малайцев и между собою, но все-таки ни одна из виденных групп не представляла чистого меланезийского племени. Виденные мною оран-утаны в Йохоре были более похожи на малайцев, чем на особое племя. Я, разумеется, постарался собрать как можно более сведений об их языке и нашел, что они постепенно забывают свой родной язык и усваивают малайский вследствие постоянных сношений с малайцами. Записанные мною в разных местах различные диалекты языка оран-утанов заставляют меня думать, что оран-утаны разделялись когда-то на много различных народностей. Сверх того, и обычаи их оказались различны. Я приведу один пример: одни из оран-утанов употребляли очень важное для них оружие, именно сумпитан, другие группы оран-утанов вовсе не слыхали о нем.

Малайцы различают два рода оран-утанов: одних они называют оран-утан-дина, а других оран-утан-лиар. Оран-утандина (дина – значит «ручной») находятся в постоянном соприкосновении с малайцами; но оран-утан-лиары никогда не показываются малайцам, не хотят ничего знать о них и только при посредстве оран-утан-дина выменивают иногда вещи, которые им нужны от малайцев. Эти оран-утан-лиар – совершеннейшие номады; они привыкли к своей номадной жизни, любят ее и не желают менять ее на более удобный образ жизни малайцев, хотя и не уступают малайцам в умственных способностях; в самой удобной хижине они чувствовали бы себя как птица в клетке и, вероятно, долго не прожили бы в ней. Это смешанное племя оран-утан постепенно вымирает, и главным образом вследствие того, что напор малайцев и китайцев от берегов все больше и больше вытесняет их внутрь страны, в леса. Сверх того, малайцы, а еще более китайцы выменивают и покупают самых красивых и крепких девушек, дочерей оран-сакай, так что оран-утанам остаются только некрасивые, слабосильные женщины, от которых, естественно, рождаются слабые, малорослые и хилые дети.

Дети, родившиеся от браков малайцев с женщинами оран-утан, очень приближаются физически к малайцам, так что их трудно бывает отличить от малайских. В Йохоре можно найти постепенные переходы от оран-утан к малайцам. Мелано-малайская смесь, должно быть, образовалась уж очень давно, и я полагаю, что в Йохоре прежде обитало чистокровное меланезийское племя. Между малайцами существует предание, что когда к ним был занесен арабами ислам, то не желавшие принимать новую веру бежали в леса, где, вероятно, и смешивались с меланезийцами, и таким образом образовалась первая помесь оран-утанов с малайцами.

Результатом 50-дневной экскурсии в Йохор была сильная лихорадка, которая мне так надоела, что я решил во что бы то ни стало избавиться от нее и воспользовался приглашением сингапурского губернатора сэра Андрю Кларка отправиться с ним в Бангкок, полагая, что морская прогулка благоприятно подействует на мое здоровье. Я прожил в Бангкоке дней десять и не только успел познакомиться с интересным городом, но и заручился весьма важным для следующих моих путешествий письмом от сиамского короля, в вассальной зависимости от которого находится почти половина Малайского полуострова. В письме король приказывал всем своим вассалам оказывать мне всякую услугу и пособие и доставлять в случае нужды по моему требованию людей и вообще средства для путешествия. Хотя результаты моей экскурсии на Йохор были интересны, но они далеко не удовлетворяли меня; поэтому я решил отправиться сухим путем из Йохора в Сиам.

Надо мною, разумеется, трунили и смеялись, говоря, что я вернусь из Пахана, что мне не удастся пройти дальше и т. д.; но все эти толки меня не остановили. Я отправился снова из Йохора в сопровождении доставленных мне махараджею 30 человек и с письмом от него к соседнему владельцу, бандахаре паханскому, находившемуся с махараджей йохорским в отдаленных родственных отношениях, что не мешало, однако, их подданным постоянно вести между собою войны. Я нарочно не взял никаких писем и рекомендаций от сингапурского губернатора, боясь быть принятым за английского агента и встретить затруднения у малайцев, которые вообще не любят англичан.

Из Йохора я отправился в путь в сопровождении двух слуг: папуасского мальчика Ахмата и яванца-повара, 20 человек носильщиков, данных мне махараджей, и им же назначенного мелкого чиновника, обязанного передавать мои приказания носильщикам, гребцам и т. п., а также, опираясь на открытое письмо махараджи ко всем старшинам и деревенским начальникам, доставлять мне все необходимое для путешествия, как-то: людей для носки вещей, гребцов, разного рода провизию и т. п. Люди обыкновенно сменялись в каждой деревне, и так как все это делалось по приказанию махараджи и других владетельных князьков, то мне не приходилось даже платить носильщикам, которых, впрочем, по свойственным малайцам лени и недоверию к белым я не в состоянии был бы нанять и за большие деньги. Приставленные ко мне в качестве посредников между мною и туземным населением чиновники сопровождали меня до пределов соседнего княжества, где сменялись другими такими же чиновниками, и за более или менее щедрый с моей стороны «бакшиш» оказывали мне всевозможные услуги и облегчали мое путешествие.