Во второй же части моей импровизированной речи я намеревался в нескольких изысканных фразах описать наш путь и причины, приведшие нас именно к Данданкану, по мере возможности постаравшись уведомить о наших сугубо мирных намерениях по отношению к местному населению, не раскрывая, впрочем, ни места нашего исхода, ни места назначения, ни задач, преследуемых нами и побудивших пуститься в дорогу. Не предполагал я сообщать ни времени, проведенного нами в пути, ни числа караванщиков и вьючных животных, ни мест остановок для отдыха и времени, на биваки дорожные потраченного. Даже о грузе нашего каравана я хотел сообщить лишь в самых общих словах, назвав его товарами, и не погрешив при этом против истины, ибо что есть любая вещь, животное или невольник, как не товар, если рассматривать это именно с точки зрения возможности продать или купить перечисленное. Следуя же бытовавших в тех местах обычаев, говорить я собирался, тем не менее, довольно долго, ибо обычай требует произносить многие красивые слова, но об обязательном наличии какой-нибудь пользы в говоримом ничего не сказано. И в заключении речи следовало изложить в кротких и немногословных изречениях просьбу, принижая при этом наше достоинство и всенепременно возвеличивая властителей оазиса, а искусство здесь заключается в том, чтобы испрашивая малое иметь в запасе некий скрытый смысл, как в нетленном сочинении Китаб ал-Маснави, или Книге поэм, несравненного мастера письменного двоемыслия Джалаладдина Руми, сказавшего на века - в каждом слове и каждой вещи бездна скрытого смысла, или ма'нави, изъясняясь на фарси. Иначе говоря, если позволено будет мне, ничтожному, толковать мысль величайшего, слово звучит одинаково, а мысль несет каждый раз иную, а вещь, созданная для одного дела, и для другого приспособления имеет свойство. Так, видел я не единожды, как сняв с руки драгоценный перстень, служащий украшению и объявлению благосостояния владельца, ловкий купец превращал его в мерило высочайшего качества и великой тонкости и изящества выделки шелков, желтыми ханями выделываемого, продевая штуку шелка в невеликое отверстие перстня упомянутого. Или ножиком тонкой работы, для фруктов предназначенного да для разделки мясного куска за трапезой, при вероломстве нападающих защита осуществляется и немалый урон в насильниках производится. Так ведь и слово самое немудрящее разными смыслами расцвечивается, скажет вот женщина благородного звания, упорным домогательствам отвечая, "нет", а следует понимать "да", и действовать исходя из понимания, или смысла скрытого, а не звучания производимого, потому как то, что видно всем, для руководства одних неотесанных мужланов, куртуазной тонкости не ведающих, предлагается. Так и я обратился к превеликой мудрости прошедших веков, имея в виду просить малого - тени над головою, малой толики воды источника, орошающего камни оазиса, да невеликого отдыха для караванщиков, но предполагал изложить дело так, чтобы при необходимости сподобилось обернуть сказанное к своей пользе и оставаться в оазисе сколько потребуется, пользуясь его благами в необходимом количестве, да еще при том не нанести смертельного оскорбления его властителям... ну а ловкость, словами ли, делами ли явленное, на востоке ценится высоко безразлично к тому, другом или врагом употребляется. И, мысленно вознеся хвалу хранящему меня провидению и за помощью к нему воззвав, я приступил к произнесению речи на аккадском языке, как самом доходчивом для аравийских местностей, на фарси, как наиболее цветистом и красивом из всех восточных языков, которым способно выразить все, о чем только возможно задуматься прихотливой мыслью, к тому же изысканность фарсийского наречия позволяет сокрыть в нем известное количество вероломства, названного выше скрытым смыслом, и третьим языком, назначенным мною для приветственной речи, была классическая латынь, непонятная большинству, если не всем из присутствующих, но долженствующая наглядно всем объявить, из каких дальних и неведомых земель исходит наш караван, и звучание неизвестной речи должно было возбудить среди местных жителей сомнение в удаче нападения на нас, буде такое ими подготавливается, ибо неизвестность всегда служит предостережением, поскольку непонятное вызывает первым чувством опасение. Будучи укрепленным в уверенности такими размышлениями и вдохновленным ими неописуемо, я приказал охранникам разомкнуть ряды и вышел перед посланцами, не воспользовавшись никаким посредником, хотя это и умаляло мое самодостоинство, однако обстановка выглядела не той, в коей требуется соблюдение всех, включая самые отягощающие, ритуалы и обряды, соответствующие действующему обычаю. К тому же мне представлялось, что таким путем я смогу ускорить события и, буде благоволение Господне на нашей стороне, то и повернуть дело к собственной выгоде.

4

– - Тот ли ты, кому можно говорить доверенные слова и чье слово не отстоит от дела далее необходимого, во имя Аллаха милостивого, милосердного, - без слова приветствия обратился ко мне странник на сладкозвучном фарсийском наречии, более приличествующем поэтическому промыслу, а не высказыванию низких и грубых слов, нашу повседневность извечно сопровождающих, устами грязного странника, чье одеяние лишь срам его прикрыть сподобилось! Я же, напротив, склонился в подобающем полупоклоне, который явно обозначал мое приветственное послание, но не давал повода счесть оный полупоклон выражением лести, неуверенности или низкопоклонства или самоуничижения, иначе говоря, это было приветствие утомленного путника, прибывшего с богатым караваном, коего трудности дальнего и неустроенного пути утомили, но не ослабили. Склонив голову, я в свою очередь ответствовал страннику на том же языке:

– - О уважаемый, чья святость и чистота явлены нам, дозволь мне приветствовать тебя благословением и приветом вечным, длящимся до самого судного дня! И приветствовать спутников твоих, и людей твоих, и владык твоих! Да благословит тебя и народ твой господь твой, почитаемый здесь.

(Здесь я полупоклонился вначале страннику, а затем, уже менее глубоко, его таинственным спутникам, не забыв сделать знака руками, которым вроде бы охватывал весь оазис целиком и все его население, передавая им свое приветствование.)

– Как жемчужина в непроглядных глубинах темных морских вод, как звезда, одиноко воссиявшая на черном небе, объявился оазис Данданкан на нашем протяженном и многотрудном пути, и стал воистину наградой за перенесенные нами лишения! Сладкой водой забвения горестей дорожных наполнен его хаус, благодатную тень отдохновения источают пальмы его. Твердь его как твердь первородного куска глины, из которой создана вся земля, и насаждены все растения, и поселены все животные земные, водные и парящие в небесах, так же благодатна она и прекрасна. Благодарю тебя и твой народ за то, что вы поселились в столь отдаленных и суровых землях, давая приют усталым путникам, вынужденным пересекать пустыню по разным надобностям. Что бы сделалось с нами, не окажись на нашем многотрудном пути оазиса с доброй водою и нежной тенью?

– - Слова твои выдают человека многомудрого, опытного и ловкого, - ответствовал странник на мое приветствие.
– Позволь и мне приветствовать тебя и твоих людей свободного звания, хотя явились вы гостями незваными и посетителями нежданными. Но жестокие ветры пустыни пишут на сыпучем песке свои законы, главный из которых - закон гостеприимства, запрещающий владетелям оазиса отказывать в приюте кому бы то ни было, хотя бы и злейшему врагу, если его застигла в пути черная буря и он изнывает от жажды. Есть и другая сторона этого закона...

– - Позволь мне досказать этот закон до конца, уважаемый, - обратился я к страннику, учтиво перебив его речь.
– Дай мне доказать тебе и всем в оазисе, что и нам известны законы пустыни, и мы исполняем их так же, как и все прочие. Ибо хотя и имеем мы при себе оружие, служит оно лишь нашей защите и никогда не будет употреблено для нападения. И завет о том, что в оазисе всегда царит мир, хотя бы за его стенами бушевала самая жестокая война, знаем мы и свято чтим его. Да не возникнет ни у тебя, ни у кого здесь, иного помышления о нас и наших промыслах. Не корсары мы, не разбойники, наподобие диких сельджуков, о которых мне доводилось слышать, будто бы им случалось нарушать законы оазисов, и оттого происходили смертоубийства и разрушения, и вода, собиравшаяся в хаусах поколениями, уходила в песок, а плодоносящие пальмы высыхали и более не годны ни на что, кроме сжигания их в костре. Мы и не аравийцы, снующие на своих быстроногих дромадерах между оазисами и переносящие лишь сплетни да слухи, да грабящие купеческие караваны, не способные дать им достойного отпора, а не торгующие, как подобало бы сильному племени. Мы и не мстители, как гончие псы выискивающие в пустыне обидчика, дабы поступить с ним по законам кровной мести и талиона, и даже считаем это дело недостойным, ибо сказано пророком, в этих местах почитаемым - оставь зло совершившего, ибо достаточно ему и того, что он сотворил. Мы не более, чем путники, идущие дальним путем за некоей целью... и нет в нас угрозы ни людям, ни законам, ни оазису.

– - Кто же вы, и зачем идете, путники?
– спросил странник, хотя, мне думается, он сразу уразумел, что ничего истинного от меня он не услышит, и я ответствовал:

– - Есть и другие законы, и один из них - не выспрашивай у человека того, что он не должен сказать тебе и что тебя, таким образом, не касается, ибо услышишь то, что тебе не понравится.
– И, надо сказать, не сильно понравился мой ответ страннику, однако же крыть ему было нечем, ведь такое правило действительно существует и почитается в тех краях, как завет предков, не одну сотню лет насчитывающий. Так что странник был удивлен, что и мне таковое мудрствование ведомо, а настаивать на своем ему не получалось, так как все мои слова слышали и кто мог, тот уразумел. Поэтому странник сказал:

– - Твое слово против моего слова - и нет ничего. Кто станет свидетельствовать, что в твоих словах одна только правда, если я вижу, как блестят копья твоих стражников? Кто знает, что в твоих вьюках, которых на каждом верблюде по четыре, а на осле - по два? Кто откроет, что за люди тебя сопровождают, ведь до сего дня прежде мы видели одного только твоего проводника и нам ведомо, что этот человек тот самый, кем он назвался.

– - Надо ли понимать тебя таким образом, что наш проводник уже приводил караваны в Данданкан и его имя тебе известно?