Словно прочитав мысли Ойтуша, киборг примирительно добавил:

— Твоя подруга не пострадает, Ойтуш. Даю слово.

Парень невольно встретился взглядом с Карен. “Надо будет поблагодарить ее за нож”, — подумал он.

— Как поступим с провидцами? — поинтересовался Протон. — Они наверняка узнают о нашем плане заранее.

— Будем действовать по обстоятельствам, — расплывчато ответил Айзек. Еще больше Ойтушу не понравилось то, что после собрания он велел Торе и Захарии остаться для беседы с глазу на глаз.

— Как ты думаешь, что он затевает? — спросил он у Карен.

Но девушка смотрела куда-то мимо него.

— Карен?

— Что? Ой, прости, — она потерла усталые глаза, — Я просто валюсь с ног.

До Ойтуша только сейчас начало доходить, что пока он валялся под дождем, ловя инсайты, кое-кто в подземке мог места себе не находить.

— Прости, что заставил тебя волноваться, — произнес он. — И спасибо за нож.

— Нож? — Карен непонимающе уставилась на него.

— Да, я нашел его у себя в кармане, — пояснил Ойтуш. — И засадил этому ублюдку…

Тут он осекся, сообразив, что это был не Катокин.

— В чем дело?

— Айзек казнил не того солдата, — негромко произнес Ойтуш. — Лазутчик все еще в подземке.

— Ты уверен? — Карен нахмурила обожженные огнем от зажигалки брови.

— Более чем, — кивнул Ойтуш. — Но это неважно сейчас… Иди отдохни.

— Да, пожалуй, — Карен обессиленно выдохнула и по привычке начала хлопать себя по карманам в поисках пачки сигарет.

Ойтуш покачал головой, и положил свои руки поверх ее, смуглых и жилистых.

— Не надо, — сказал он в ответ на ее немой вопрос.

— Это тебе… не надо, — смутилась Карен.

Только сейчас Ойтуш понял, о чем говорил ему Томб Ситис. Карен была влюблена в него, это было написано на ее лице.

— Где ты живешь, Карен? — спросил он, по-прежнему не выпуская ее руки.

— С Эвелин, возле теплиц, — девушка неопределенно мотнула головой в сторону.

— Пойдем, я провожу тебя, — не предложил, а поставил перед фактом Ойтуш.

— Я сама дойду, — неожиданно дерзко огрызнулась Гравано, но парень лишь крепче сжал ее запястья.

В эту минуту он не думал ни о ком, кроме Карен. Она была в его руках, и он не собирался ее отпускать.

— Я уже сказал тебе спасибо? — шепнул он, наклоняясь совсем близко к ее лицу. Не накрашенная, веснушчатая, с искусанными пухлыми губами — она была идеальна для него.

— Не помню, — ответила Карен, выдерживая его взгляд.

— Спасибо, — Ойтуш поцеловал ее губы, долго и с наслаждением.

Умерев и воскреснув в очередной раз, он понял одну простую истину: все впустую, если не умеешь наслаждаться моментом.

***

На этот раз встреча должна была состояться в самом здании протектория. Несмотря на середину осени, на улице было тепло и очень влажно, однако внутри это серой неприступной громады царила прохлада. Мистер Номи шел, прихрамывая на изувеченную ногу. Каким же надо быть идиотом, чтобы дать этому выродку покалечить себя? В подземке ему приходилось все время притворяться и едва ли не галопом скакать перед Айзеком и его сворой, но здесь можно было немного пощадить себя.

К тому же сейчас амплуа страдальца будет как никогда впору мистеру Номи. Обадайя наверняка собирается устроить разнос, так может быть, вид калеки несколько смягчит его.

Сияющий мистер Лонг с неизменной чашечкой кофе в руках вышел к нему навстречу. Рядом с ним важно шагал мальчик лет восьми в идеально сидящей форме группы дознания.

— Привет, привет, — сказал Обадайя, улыбаясь Номи, словно старому приятелю. — Чем порадуешь?

— У меня есть хорошие новости, — Номи почувствовал, как во рту его пересохло.

— Ойтуш Эвери мертв?

— Нет, — парень опустил глаза, не в силах выдерживать сумасшедшего взгляда абсолютно черных глаз Обадайи.

— А почему? — участливо поинтересовался тот.

— Я не смог убить его. Он оказался слишком живучим. Взгляните, что он сделал с моей ногой…

— Мне плевать на тебя! — неожиданно крикнул Лонг, срывая голос. — Я могу приказать, и тебе вырвут язык прямо сейчас!

Его высокий голос эхом разнесся по залу и темным коридорами протектория. Несколько служителей в длинных плащах обернулось. Больше всего на свете мистеру Номи хотелось провалиться сквозь землю, но все, что он мог, это проклинать себя за эту сделку с протекторием, которая оказалась ему не по зубам.