Тут за головой моей раздался шорох, я мгновенно обернулся и увидел, что рядом со мной присела Наташа. Конечно, ей было не двадцать лет, как тогда, но я узнал ее сразу. Ее веселое, чуть насмешливое лицо, острый носик, взгляд, достающий до сердца – он всегда лишал меня эгоизма, заменяя его желанием все на свете отдать этой девушке и миру, который она представляет. Слезы полились у меня из глаз - рядом со мной сидел человек, которого я любил светлой и безгрешной юношеской любовью, так любил, что свято верил и верю до сих пор: соединись мы тогда, на втором курсе, соединись в бесконечном доверии, «короче дорога бы мне легла». Я бы в двадцать лет попал бы в нашу личную с ней Шамбалу, не совершил множество грехов, не покорил бы бесчисленное количество никому не нужных вершин, никому не нужных, кроме эгоизма.

Нас обманом разлучила женщина, желавшая стать моей суженной, но разве можно стать суженной хитростью, стать насильно…

– Не думай об этом, - сказала Наташа, погладив пальцами мою руку.

Посмотрев ей в глаза, помнившие все, я увидел скамейку под плакучей ивой. Она, эта ива, всю ее занавешивала, так, что мы оказывались в собственном мирке посреди шумного города, города, который великодушно отворачивался от нас и куда-то далеко уходил.

– Я был такой тогда… - сказал я, смущенно улыбаясь, и запнулся, переполненный переживаниями.

– Знаю, - ответила, мягко положив мою голову себе на колени. – Ты не знал, что со… делать со своим счастьем …

– Да, не знал, - сказал я. – Я не умел тогда целоваться. Да что целоваться! Я боялся коснуться предплечьем твоего обнаженного предплечья…

– Я ждала поцелуя, и хотела, чтобы наши предплечья соприкасались. Хотя… Хотя и без этого я была счастлива, я стала женщиной, решив, что именно ты станешь моим мужем. Навсегда станешь…

Мы помолчали, потом я спросил:

– Ты счастлива?..

– Сейчас – да. А в жизни всякое бывало, и вспоминать не хочется. Но я держалась, не отвечала ей плохим на плохое…

– Кому ей?

– Жизни… А сколько тебе сейчас?

– Двадцать шесть…

– А почему тогда ты тут?

– Счастья ищу. Хотя есть жена и сын…

– В этом-то и дело.

– В чем?

– Не закончив одну жизни, задумался о другой.

– Она не такая, как ты. Женила меня…

Наташа рассмеялась:

– Я тоже хотела тебя женить! Ты ведь парень был хоть куда… Родители хорошие.

Я насупился.

– Не обижайся, - погладила по голове. – Я тебя любила. Готова была полюбить…

– Я рад, что ты у меня была…

– Мы виделись-то всего три раза!

– А у Тамары? Мы ведь у нее познакомились?

Тамара была той самой девушкой. Нас разлучившей.

 - Не стоит злиться на жизнь, - грустно улыбнулась Наташа.
– Подумай, ты же мог не родиться и не увидеть всей этой красоты, не научиться своей любимой работе. А еще ведь ты объедешь весь свет, столько повидаешь…

– Точно объеду? – не поверил я. В СССР объездить весь свет мог только коммунист-международник.

– Точно. Знаешь, я сейчас пойду, а ты побудь здесь еще, может, кого-нибудь увидишь.

– Кого?

– Своих знакомых. Которые никогда и никому не делали плохого.

– А мы? Мы еще увидимся?

– Увидимся. И сегодня, и потом, если ты…

– Что «если я»?

– Да ты знаешь. Так я пойду?

– Иди. Обернись только, хорошо?

– Хорошо.

Наташа поцеловала меня в губы и пошла в сторону водопада. Обернулась метров через двадцать. Глаза ее были хорошо видны даже с этого расстояния. Они были счастливы. Я подумал, что и я есть в этом счастье, и она закивала.

Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла.

Чуточку расстроившись, что Наташа ушла, я улегся на спину. Небо было образчиком голубого и чистого, но равнодушного объекта. Ни одного облачка, ни одной птицы, Только горы обступали его, острыми своими зубьями ограждая это место от всего мира.

– Как дела, сынок? – кто-то спросил меня, лишь только я начал засыпать. Я вскочил и увидел своего деда, которого любил как никого из родных. Он умер от военной контузии через месяц после того, как я поступил в московскую аспирантуру. Дел у меня тогда было много, и я не поехал его хоронить.

Я, вспомнив это, смешался, не зная, что ответить, и ответил он:

– Ты тогда не приехал не из-за разных дел, ты просто не хотел видеть меня мертвым. Ведь так?

– Да, - вздохнул я. – Но все равно я должен был поехать к тебе…

– Тогда ты сейчас видел бы меня слепым, со слезящимися глазами и сгорбленным позвоночником. И пахло бы от меня мочой. А теперь, гляди, я орел!

– Да, ты – орел, пахнущий «Шипром»! Я дал бы тебе 55.

– Тут нет возраста. Когда я хочу, мне сорок. Помнишь фотографию с бабушкой, ну, той, с Красной звездой?