«Как прискорбно, что у нас дома завелся инвалид, и это Альберт» [68] , – ябедничала Виктория дяде. Вряд он был рад таким известиям.

В то же время Альберт стоически угождал кузине. Разве не для этого его сюда послали? Долг есть долг. Вместе они брали уроки пения, посещали оперу, гладили спаниеля Дэша – как и Виктория, Альберт не мыслил жизни, если под ногами не путались собаки. В начале июня Виктория в небольших дозах отмерила ему похвалу. «Он обладает всеми качествами, которые только могут сделать меня счастливой, – признавалась она дядюшке. – Он такой чувствительный, добрый, хороший и вдобавок весьма любезен. А его внешность приятна взору, да и просто восхитительна» [69] .

Но в вопросах помолвки Виктория держала оборону. Она слишком молода, чтобы принимать столь серьезные решения. Из Англии кобургцы уехали ни с чем.

Узнав о скромных итогах сватовства, бельгийский король не пал духом. Еще не все потеряно. Просто Альберта требуется как следует отшлифовать, привить ему новые навыки, научить, в конце-то концов, вращаться в обществе и в целом «довести до ума».

Для начала Альберту следовало провести год-другой на вольном выпасе, вдали от родительского дома. Пусть получит высшее образование, дабы не чувствовать себя простаком в обществе английских лордов, отучившихся в Оксфорде и Кембридже. Посчитав племянника достойной инвестицией, Леопольд готов был вложиться в его образование (а ведь человеку, копившему серебряную канитель на супницу, щедрость давалась нелегко!).

Осенью 1836 года, едва оправившись от приключений в Англии, Эрнст и Альберт отбыли во Францию, где их приняли при дворе короля Луи-Филиппа. Парижская сутолока вполне ожидаемо произвела на Альберта отталкивающее впечатление – что за гадкий город! После Парижа братья отправились в Брюссель, где им предстояло не только изучать политологию, экономику и статистику, но и посещать светские рауты. Альберт предпочитал первое, Эрнст – второе. Наступил апрель 1837 года, и опять перемена мест: юношей отправили постигать юриспруденцию в Боннском университете. Эрнст свел знакомство с другими отпрысками знатных семейств, в чьей компании прохаживался по кабакам. Альберт вел себя безупречно: часами корпел в библиотеке и давал органные концерты в соборе. Он любил неспешные прогулки с друзьями, такими же серьезными молодыми людьми, сочинение песен и дебаты о философии. Еще ему нравилось фехтовать, но осторожно, чтобы ненароком не поцарапать лицо – оно ведь так нравилось кузине.

В Бонне Альберт узнал, что Виктория взошла на престол, и отправил ей письмо с поздравлениями. Уж не забыла ли про него кузина за целый год разлуки? Виктория отвечала вежливо, но сдержанно. По всему было видно, что ей сейчас не до него.

Лето 1837 года Альберт провел вдали от светской суеты. Как и многие романтики, он отправился в пешее путешествие по Альпам. Его манила дикая природа, поросшие елями склоны, крутые обрывы, облака на вершинах гор. Про Викторию (которая то ли невеста ему, то ли нет) он тоже не забывал. В походе он насобирал для нее роскошный гербарий, куда, как истинный немец, включил эдельвейсы. Теперь-то она оценит глубину его чувств!

Образование знатного юноши считалось незаконченным без визита в Италию. После двух семестров в Бонне дядюшка отправил его на родину Данте, но Италия, где лохмотья бедняков так вопиюще контрастировали с убранством церквей, совершенно не впечатлила кобургца. Страна казалась ему отсталой, люди – шумными и наглыми, католическая церковь – прибежищем суеверий. Папа Григорий XVI милостиво согласился на аудиенцию, не догадываясь, что гость выставит его невеждой. «Папа утверждал, что греки взяли за образец своего искусства достижения этрусков. Несмотря на всю его непогрешимость, я не преминул напомнить, что греки постигали тайну искусства не у этрусков, а у древних египтян», – самодовольно заметил Альберт. Когда же один из служителей поцеловал туфлю папы и получил тычок в рот, юноша так расхохотался, что его оттеснили из залы.

Дожидаясь весточки из Виндзора, Альберт педантично, «для галочки», предавался развлечениям. Балы, званые обеды, ни к чему не обзывающая болтовня в салонах, да еще и по-французски, а это, право, так изнурительно! Но раз надо, значит, надо.

«Тебе известна моя “страсть” к подобного рода вещам, и потому ты должен восхищаться силой моего характера, ведь я не искал предлогов, чтобы уйти, – и не возвращался к себе раньше пяти утра – пока не выпивал до дна праздничную чашу» [70] , – делился он со своим приятелем Ловенштейном в расчете на его сочувствие. «С мужчинами он лучше находит язык, чем с женщинами», – качал головой Стокмар и винил во всем недостаток материнской любви.

А что же в это время делала Виктория?

Пока Альберт вздыхал и переминался с ноги на ногу в салонах, она продолжала присматриваться к женихам. В мае 1839 года в Великобританию прибыл с визитом великий князь Александр Николаевич, наследник русского престола. Царевич был замечательно хорош собой и превосходно танцевал мазурку. В его компании Виктория отходила после досадной стычки с Робертом Пилем, который пытался навязать ей фрейлин-тори. «У нас некоторое время гостил русский великий князь. – Виктория не смогла удержаться, чтобы не поддразнить Альберта. – И он очень сильно мне понравился».

В сентябре того же года Виктория принимала другую ветвь семейства Кобургов, включая Александра Менсдорфа-Пуйи, сына принцессы Софии Саксен-Кобургской. Ее очаровал взгляд кузена и его привычка пожимать ей руку при каждой встрече. Когда гости уезжали, Виктория лично проводила их на борт судна «Молния». Вниз она спустилась по корабельной лестнице, а когда один из моряков попытался ей помочь, осадила его: «Благодарю, я к этому привычна».

В любви она отличалась такой же выдержкой. Лучше потомить жениха, чем бросаться ему на шею.