— Что же делать? — спросил он. — Высадиться нельзя, а Спартак ждет.

— Спартак сидит в ловушке, — послышался голос гребца. — Высадимся, как только солнце разгонит мглу.

«Спартак в ловушке? — усмехнулся Клеон. — Как бы не так! Спартак всегда найдет выход: обманули пираты — он стал строить плоты; разбила буря плоты — стал собирать конницу, чтобы прорваться через укрепления Красса; стало голодно — сам повел нас на вылазку за зерном; напали на нас римляне — приказал отступить, забирая с собой всех убитых, своих и чужих… Мы тогда не понимали, зачем нам эти трупы, но он велел побросать их в крассовский ров, и теперь он почти доверху полон, и по этим трупам да по веткам и деревьям, которыми их покрыли, можно перейти, как по мосту. Сегодня ночью наши, может быть, выйдут из ловушки. Как жаль, что меня не будет с ними!» Клеон ощупал мешок с деньгами, спрятанный под плащом: эти деньги Спартак приказал отдать рыбакам, согласившимся поплыть в Брундизий, чтобы взять рабов, которые не уместятся на купеческих кораблях. (Спартак ведь не знал, сколько кораблей удастся ему захватить в гавани.)

Клеон был горд поручением вождя. Ему и в голову не пришло, что Спартак просто хочет отослать его, предвидя, что предстоят самые страшные бои из всех, какие приходилось вести за эти три года. Красе — противник посерьезнее, чем Вариний или консулы Геллий и Лентулл! А теперь, как узнал Спартак, на помощь Крассу спешит еще победоносный Помпеи, закончивший войну в Испании, а с востока Лукулл. «Надо прорваться в Брундизий, пока на пути армии один Красе. Если это не удастся сделать, придется принять битву с тремя прославленными полководцами; чем она кончится — известно одним богам. Пусть мальчик будет подальше», — думал он, отсылая Клеона;

Спартак привязался к Клеону за те три года, что тот прожил в его палатке. Сначала пастух чистил доспехи вождя и выполнял его поручения, но на второй год получил оружие и стал сражаться рядом с вождем. С каждым часом Клеон все больше восторгался Спартаком, стараясь подражать ему во всем: в походке, в привычке наклонять голову, слушая собеседника, или покусывать, задумавшись, ус (а так как усов у Клеона не было, он закусывал верхнюю губу). Он жалел, что не может изменить черный цвет своих кудрей на золотисто-каштановый, как у вождя. Пакат и Гефест посмеивались над ним, но Клеона не обижали их шутки. Из любви к Спартаку он стал чуть ли не самым дисциплинированным солдатом, во всей армии. Спартак все это замечал и полюбил мальчишку. Какие бы важные разговоры ни велись в палатке вождя, Клеона никогда из нее не высылали, и он знал о Спартаке многое, что было скрыто от посторонних. Один Клеон видел горе Спартака, когда погиб в бою Эномай или когда ушел Крикс, уводя с собой отряды, желавшие идти приступом на Рим.

Крикса убили. Фабия тоже погибла в одном из сражений. У Спартака остался Клеон. Юноше исполнилось семнадцать лет, он стал очень сильным, широкоплечим, высоким и был уверен, что, пока он возле Спартака, вождю не грозит никакая опасность. И вот теперь, по воле вождя, Клеон плывет в родную деревню и даже Льва должен был забрать с собой. Кто теперь позаботится, чтобы Спартак вовремя поел и чтобы никто не нарушил его сон?…

Туман стал золотисто-розовым, разорвался в клочья и поднялся вверх. Первые косые лучи солнца посеребрили волны.

Ветер — пастух Посейдона — гнал к берегам Сицилии сотни тысяч серебристых коней с белыми гривами.

— Здесь мы высадимся, — сказал рыбак. — Держи к берегу.

Только к вечеру добрался Клеон до родной деревни. Ворота в их дворе были приоткрыты, дверь хижины распахнута. Запах дыма и приготовляемой пищи напомнили детство, и он взбежал по ступенькам в надежде увидеть мать. Две незнакомые девушки хозяйничали у плиты. За столом, в ожидании ужина, сидели старик и розовощекий юноша. Неужели за три года отец так состарился?…

— Где же мать?!

Все повернулись к нему. Старик заплакал:

— Клеон?… Как мать ждала этого часа!.. И ушла разыскивать тебя в царство мертвых.

Девушки бросились обнимать брата. Юноша вскочил из-за стола и также подбежал к Клеону.

…В хижине Клиния в эту ночь не ложились спать. Все сидели вокруг стола, расспрашивая и рассказывая, что пришлось пережить за эти годы. Когда отец заговорил о горе матери, ослепшей от слез по Клеону, юноша разрыдался, а Лев, положив лапы на колени своего друга, стал слизывать слезы с его щек.

Едва забрезжил рассвет, Клеон отправился в деревню, к рыбакам. Лев бежал впереди.

В их деревне рыбаков было не много, но из каждого дома, куда они заходили, хозяин отправлялся к своим друзьям в соседние селения, и к ночи в море вышла целая флотилия рыбацких лодок. Клеон уходил с ними в море. Льва пришлось посадить на цепь. Собака в их деле была лишней, а Лев, конечно, бросился бы за лодкой Клеона вплавь.

Много дней по деревне разносился надрывный вой Льва, потом пес умолк, ласки девушек и Пассиона не могли его утешить. Он отказывался от еды и, может быть, издох бы от горя, если бы в одно ненастное утро ветер вместе с запахом выброшенных на берег водорослей не принес ему весть о приближении Клеона. И тогда Лев, много дней лежавший неподвижно, вдруг вскочил и с радостным визгом рванулся к воротам.

Девушки и Пассион выбежали на крыльцо. Во двор вошел Клеон и за ним высокий голубоглазый легионер, голову которого вместо шлема покрывала грязная окровавленная тряпка. Брови Клеона были мрачно сдвинуты, плечи опущены, словно на них навалился тяжелый груз. Не обращая внимания на рвавшегося к нему Льва, он прошел в хижину и, молча указав своему спутнику на скамью, сел возле отца.

— Не удалось добраться до Брундизия? — спросил Клиний.

Клеон отрицательно покачал головой. За него ответил голубоглазый: