Если, однако, вглядеться в недавнее без ностальгии, можно обнаружить, что уже тогда не все было благополучно в королевстве датском.

Когда в 1972 году генерал Аарон Ярив покинул Аман, его преемником был назначен Эли Зейра, один из самых блестящих в прошлом командиров израильской армии, позже — военный атташе в Вашингтоне, еще позже — заместитель Ярива. В армии Зейра проявил исключительную храбрость, в дипломатических делах — столь же исключительную целеустремленность, и во многих других отношениях казался идеальным кандидатом на пост руководителя военной разведки. Людей, которые были недовольны его назначением, можно было пересчитать по пальцам. Примечательно, однако, что одним из них был сам Ярив. Узнав о назначении Зейры, он мрачно предсказал: «Теперь мы полным ходом идем к катастрофе: нашу военную машину возглавляют три человека, ни один из которых не знает, что такое сомнения и страх…»

Первым из этих «трех» был знаменитый Моше Даян, бесстрашный и решительный министр обороны в кабинете Голды Меир — человек, сжигаемый честолюбием, убежденный в своей исключительности, но увы — лишенный принципов и морали. Между тем даже политику эти качества иногда необходимы.

Вторым был начальник генерального штаба израильской армии, многими любимый и еще более многими уважаемый Давид Элазар. В свое время он был выдающимся танковым командиром, и в этом качестве обнаружил замечательную способность принимать молниеносные — и точные! — решения на поле боя. Свою склонность к безоглядной решимости Элазар перенес и в генштаб: это именно он, в начале 1973 года, когда ливийский пассажирский авиалайнер случайно пересек воздушную границу Израиля, отдал приказ о его немедленном уничтожении. В сложной политической обстановке Элазар не размышлял — он действовал. Как в молниеносном танковом бою. Возможно, он просто не умел иначе.

Зейра воплощал совсем другую разновидность безоглядности. Он принес с собой в Аман так называемую «Концепцию» и со всей своей целеустремленностью следовал ей. Грубо говоря, эта концепция сводилась к утверждению, что арабские страны не готовы к совместной войне против Израиля; если же война все же вспыхнет, она завершится в самый кратчайший срок разгромом арабов на их территории.

Вскоре Зейра сделал свою «Концепцию» почти обязательной в Амане. Его подчиненные научились видеть свою основную служебную задачу в том, чтобы поступающая информация подтверждала взгляды начальства. И соответственно доклады Зейры в генштаб составлялись так, чтобы не оставлять места сомнениям в его правоте. Уже после войны Судного дня Зейра однажды сказал: «Задача разведки — дать командованию четкие и однозначные оценки ситуации, даже если это влечет за собой иногда риск ошибки». Кто сознательно стремится к однозначности, легко ее достигает: в ходе расследования ошибок войны Давид Элазар с понятным изумлением узнал, что к нему не поступили свыше двухсот сообщений израильских агентов о приближении египетской атаки.

К началу войны Элазар и Даян были полностью убеждены в непогрешимости «Концепции». Вслед за ними к этому склонился весь кабинет.

Что произошло с прославленной израильской разведкой? Куда девались ее осторожность, инициатива, изобретательность, самоотверженность? Когда успели восторжествовать бюрократический стиль и бюрократическая импотенция?

В годы становления Израиля его разведка тоже была «пионерской» — первопролагательницей новых и дерзких путей. Этим она стяжала себе славу одной из лучших в мире. И уж во всяком случае самой нестандартной.

Но разведка менялась вместе со своим государством. В ней происходило то же, что во всей стране, — огосударствление; то, что Бен-Гурион называл своим излюбленным словечком «мамлахтиют». Мамлахтиют означал не только усиление и упрочение государства и его институтов; с другой стороны, он неизбежно сопровождался ростом роли больших и малых партий, всевозможных групп интересов и давлений и попросту «мафий»; он влек за собой рутинизацию мышления и обюрокрачивание действий. Израиль вступил в процесс превращения в «государство, как все» — с той, пожалуй, единственной разницей, что его общество все еще сохраняло мощный заряд былых «пионерских» традиций. Вот почему процесс «огосударствления» сопровождался глубокими конфликтами и тяжелейшими общественными травмами — достаточно назвать три из них: дело Лавона, войну Судного дня и войну в Ливане. Ни одна из сторон не одержала в этих конфликтах решающей победы: конечно, государственность всякий раз выходила из них еще более сильной, но и общество более или менее сохраняло свои позиции. В конечном счете, сложилась парадоксальная ситуация: при всей своей «бюрократизованности» сверху, Израиль в то же время остался страной самой высокой в демократическом мире гражданской активности, порой доходящей до анархии. Устойчивость этого парадоксального состояния была обеспечена тем, что все стороны конфликта: государство, партии, движения, группы и даже отдельные граждане — как бы заключили некий молчаливый «общественный договор» (увы, не по Руссо), по которому каждому разрешалось «немножко игнорировать» закон ради своих интересов — «личных», «коллективных», «национальных», «идеологических» или «государственных». В той или иной мере это происходит в любой демократической стране. Весь вопрос в данном случае — в мере.

1 октября 1973 года лейтенант разведки Южного округа Симан-Тов доложил по начальству, что поступающие агентурные данные говорят о неизбежности войны в самые ближайшие дни. Начальник разведки Южного округа игнорировал сообщение Симан-Това. 2 октября командующий Южным округом генерал Гонен объявил состояние готовности в своих частях. Однако когда он предложил Элазару поднять армию по тревоге, его предложение было отвергнуто. 3 октября на заседании кабинета командующий Северным округом генерал Хофи сообщил о перемещении сирийских ракет к израильской границе; Зейра не присутствовал на заседании по болезни, но его заместитель Шалев убедил собравшихся, что опасения Хофи безосновательны. 4 октября ЦРУ уведомило израильских коллег, что по мнению американских агентов война неизбежна; Зейоа ответил рассерженным докладом, в котором предлагал прямо противоположную трактовку тех же данных. 5 октября Абба Эвен и Киссинджер встретились в Вашингтоне и успешно убеждали друг друга в безосновательности „панических настроений“; при этом каждый приводил собеседнику доводы из одного и того же доклада Зейры, поступившего к ним по разным каналам. В ночь на 6 октября были получены сообщения двух израильских агентов с предупреждением о готовящейся атаке, а на рассвете поступило донесение третьего, который извещал, что египетское наступление начнется в шесть часов вечера того же дня. Лишь тогда Зейра заколебался в своей уверенности, и Давид Элазар начал поднимать армию по тревоге; но было уже поздно: слишком многие получили увольнения по случаю Судного дня, и слишком мало оставалось времени для разворачивания громоздкой военной махины. В тот же день Зейра созвал журналистов, чтобы сообщить „об изменении ситуации“; но когда он начал говорить, ему подали телефонограмму — он прочел ее, изменился в лице и, помолчав, сказал: „Пресс-конференция окончена…“ Он еще не знал, что в этот миг кончилась и его служебная карьера. После войны комиссия Аграната отстранила от должности и начальника Амана, и всех его непосредственных подчиненных. Но это было после…

Прощаясь со своими сотрудниками, Зейра пытался оправдаться. „Разведка, — сказал он, — тяжелое дело: она требует умения предсказывать…“ Один из бывших помощников Ярива полковник Харевен заметил на это: „Разведка не должна предсказывать, она должна знать — противника и его намерения. Но это знание никогда не может быть четким и однозначным, поэтому в работе разведки всегда должно оставаться место сомнению и критике. Если сомнение и критика заглушаются, разведка не может справиться со своим делом…“

Со временем слова Харевена были забыты — вероятно, потому, что методы Зейры были „проще“ и „эффективнее“. Или казались кое-кому такими. Но вернемся к нашему сюжету, застрявшему где-то в последних месяцах 1972-го — первых месяцах 1973-го годов, предшествовавших войне Судного дня.

То были самые черные месяцы в истории израильской разведки. Египтяне и сирийцы начисто переиграли ее на ее же собственном поле: они широко и искусно использовали все мыслимые виды дезинформации, и Аман послушно проглотил эту наживку.