Шрифт:
— Почему ты опоздал, Маккаллоу? — продолжал отец Уилфрид, скрещивая руки на груди.
— Я говорил, преподобный отец, — отвечал Генри, — у велосипеда колесо прокололось.
Отец Уилфрид кивнул:
— Да, я знаю, это то, что ты сказал.
Он подошел к книжной полке, снял Библию и бросил ее Генри на колени.
— Только я не убежден, что это безусловная правда. Псалм номер сто один, седьмой стих.
— Простите, преподобный отец?
— Найди его, Маккаллоу.
— Но я запачкаю книгу кровью, преподобный отец.
— Не запачкаешь.
Генри осторожно листал книгу, стараясь, чтобы кровь не попала на страницы.
— Ну?
— Я не могу найти его, преподобный отец.
— Псалмы, Маккаллоу. Между Иовом и Притчами. Это же нетрудно.
Наконец, Генри нашел нужное место и начал читать.
— Кто несет обман, да не поселится в моем доме, кто говорит ложь, не удержится в моем зрении.
Отец Уилфрид медленно, в размеренном ритме, расхаживая взад-вперед по комнате, повторил то, что прочитал Генри.
— Богу противны лжецы, Маккаллоу, — произнес он, кивая на Библию на коленях Генри. — Об этом говорилось тысячу раз. В притчах, в Послании к Римлянам, у Иеремии. Когда ты лжешь, Маккаллоу, ты братаешься со змием в Эдемском саду. Ты лишаешь себя места на небесах. У Бога для лжецов нет времени. Еще раз спрашиваю: почему ты так сильно опоздал?
Генри посмотрел вниз на кровоточащие костяшки.
— Тебе было лень вылезать из постели, так ведь?
— Да, преподобный отец.
— И ты слишком толстый, чтобы поторопиться?
— Да, преподобный отец.
— Да, преподобный отец, — повторил священник. — Псалом пятьдесят пятый, стих двадцать третий. И побыстрее на этот раз, Маккаллоу.
Генри торопливо пролистал страницы и, водя пальцем по строчкам, прочитал:
— Но Ты, Боже, ввергнешь их в гибельную пропасть; проклятые и лжецы не проживут и половины отпущенных им дней.
Отец Уилфрид протянул руку за Библией:
— Ты знаешь, какое самое страшное мучение в аду?
Генри отдал ему книгу:
— Нет, преподобный отец.
— Самое страшное мучение, Маккаллоу, это невозможность покаяться за совершенные грехи.
— Да, преподобный отец.
— Когда ты в аду, уже слишком поздно каяться.
— Да, преподобный отец.
— Ты должен прийти ко мне на исповедь, Маккаллоу.
— Да, преподобный отец. Я приду.
— Тогда, по крайней мере, у нас будет шанс спасти твою душу.
Глава 12
Бабочки рассеялись, когда дождь пошел опять и начал в очередной раз омывать землю. Каменные стены блестели, будто металлические. Деревья склонились к земле и истекали влагой. Угрюмые сельские пейзажи исчезли, окутанные влажным паром, и в течение долгого времени мы направлялись вообще неизвестно куда, пока на другой стороне пастбища не показался короткий шпиль, одиноко возвышающийся над соседними деревьями.
Церковь Святейшего Сердца Иисуса была древней; темная, приземистая, она поблескивала под дождем наподобие какого-то земноводного животного. Широкая входная дверь позеленела от мха, а колокольню обвил длинными щупальцами ползучий плющ.
Мы столпились в крытом проходе на кладбище — переждать особенно яростный шквал дождя. Свод протекал, и вода капала на каменные сиденья, которым зады многих носильщиков гробов за годы придали форму черпака. Ну и таких, как мы, укрывающихся от дождя посетителей — тоже.
Само церковное кладбище было маленьким, но хорошо укомплектованным покойниками из местных — поблизости располагались густонаселенные деревни, — и все они лежали в направлении восток — запад, как будто ветер за столетия таким образом упорядочил их могилы. Надгробия кренились одно к другому под тенью гигантских тисов, сочащихся водой. В один из них попала когда-то молния, и из почерневшего расщепленного ствола рос молодой побег.
— Что вы думаете, преподобный отец? — задала вопрос Мать, кивая в сторону церкви.
— Весьма впечатляет, миссис Смит, — кивнул отец Бернард.
— Пятнадцатый век, — вставил Родитель.
— Неужели? — удивился отец Бернард.
— Во всяком случае, некоторые ее части. Внутри вся кладка относится к временам саксонцев. Реформация не затронула церковь.
— Как же это получилось?
— Думаю, ее просто не удалось найти, преподобный отец.
Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. Вода лилась с шиферной крыши по свинцовым желобам, чтобы извергнуться из пастей горгулий, сточенных ветром и непогодой в бесформенные глыбы камня.