Разбором бумаг они, с небольшими перерывами, занимались аж до позднего ужинообеда. Который в этот день решено было попробовать также закончить до темноты. Ибо тяжесть, давящая всем на сознание, продолжала ощутимо нарастать.

Хоть Тайновед и не стал запрещать за трапезой выпивки уж совсем, но строго потребовал от Ладненького умерить количество разливаемого в кубки. Так что когда они перешли к уже становящейся привычной музыкальной части вечера, все были хоть и малость выпившими, но - вполне твёрдо стояли на ногах, и в голове у них хмельные ветры вовсе не гуляли.

Восточняки, спаровавшись, затянули было, под домбру в руках одного из них, песни своей родины, мерно раскачиваясь в такт мелодии. Язык был всем совершенно незнаком, напевы же были весьма тоскливыми - попросту душераздирающими. Но было в этой музыке, и в их гортанных песнопениях, что-то - такое эдакое, что-то, трогающее за душу, что-то, задевающее сердце. Казалось - это можно было слушать до бесконечности, постепенно погружаясь в совершенно лишённое всяких мыслей оцепление ума.

Первым не выдержал Весельчак, прервав их достаточно грубым окриком. Затем что-то тоскливо-восточное начал было наяривать Заднгепят. Но тут Владислав посмотрел на Тайноведа, и просительно произнёс - А может, ты что нам исполнишь? И ежели будет желание - то может что и из своего собственного?

Тайновед усмехнулся, поманил Ладненького, и велел тому, если найдётся, принести из кладовой кифару. Кифара там действительно отыскалась. Тайновед бережно извлёк инструмент из твёрдого, обшитого чёрной кожей плоского короба, и поставил его на левое колено. Обнявши затем его левой же рукой, он захватил правой костяной плектр, привязанный к корпусу шёлковым шнурком, и, защипывая им струны, начал плести пальцами тихую, плавную мелодию, нежную, словно перебираемая в женской руке материя покрывала из белого, гладкого шёлка, и, под мелодию эту, затянул речитативом:

Серебристым инеем искристым

Выпал снег на белые цветы

И, качаясь радугой пушистой.

Тлит лучами нежной красоты.

Веток чёрных кружево клубится,

Оплетаясь снежною каймой,

Чуть заметной искоркой кружится

Лучик запоздалый голубой.

Вянет цвет от холода и света,

Дней весенних позднего ненастья,

Не дождавшись призрачного лета,

Не дожив до пламенного счастья.

Слишком миру верившее древо,

Удержать цветенья не сумело.

Последние звуки мелодии умерли у него под пальцами, и на какое-то время в трапезной воцарилась льдистая, прозрачная тишина. Потом все захлопали, и даже Весельчак шумно выразил своё одобрение:

– Хорошо плетёшь, однако! Не по нашенски, не по простому! Чувствуется порода однако ж!

Тайновед криво усмехнулся на его похвалу, и плектр в его руках опаять забегал по струнам. На этот раз музыка ударила тяжёлая, ритмичная, словно барабанная дробь, бегущая эхом по узкому, пустому каменному коридору:

И всё развеялось, как дым,

И всё ушло в песок,

И только маревом седым

Отягощён восток,

И только сердца ключ струит

Сквозь пепла тяжкий слой,

Оно уже и не болит

От судорги густой,

Оно давно упало в скорбь

На самом боли дне,

И барабаны пульсов дробь

Не частят мне во сне.

Туман, туман, один туман,

И я петляю в нём,

Путей своих чертая план

Пылающим огнём.

И этот огнь ещё горит,

Сжигая жизнь дотла,

Но уж давно не говорит

Со мной моя звезда,

Давно потерянных минут

Я счёту не веду,

Не рву меня схвативших пут

И боле не кладу

Себе ни целей, ни дорог,

Ни светлых миражей -

Пусть за меня решает Рок,

И проще, и верней!

Аккорд, сопроводивший последнюю строку песни ударил под потолок трапезной, и умер там, рассыпавшись по ней дробным, постепенно стихающим эхом.

– Заковыристо-то как, - покачал головой Весельчак, - Что-то смурное, а вот укумекать что - сложно. Любите же вы, благородныя, всё так перекорячить, что простому-то брату, нашему, и не понять - в чём там суть! Но ничего так, проняло, что ни говори! А чего такого, более близкого к воинскому сердцу нашему не найдётся ли у тебя, а?
– Закончил он вопросительно.

Тайновед задумался на мгновение, потом усмехнулся, коснулся струн, и с них поплыла простая, звонкая как переливы далёкого колокольчика в белесом мареве снежного лихолетья тяжёлой зимней ночи мелодия:

Сколько ликов имеет сверканье луны

На заточенных гранях стального клинка?

Сколько крови он выпил в годину войны

И сколь часто разила им чья-то рука?

Меч как тень, меч как рок, меч как злая судьба,

Этой стали кусок - он покорней раба,

Он опасней змеи, он отважнее льва,