Тая помотала головой.

– А в тех развалинах целых два мужика живёт, - ухмыльнувшись, вставила Женька.
– Дед столетний да пацан малолетний. Как раз для Зойки.

Зойка удивленно уставилась на Женьку. Как это - она, да не знала? Женьке пришлось выходить из угла и делится сведениями, полученными от поварихи.

От небольшого пригорода, звавшегося до войны Заречье, нынче остались одни пепелища. Уцелевшие жители давно перебрались в городок за рекой. Но где-то среди путаницы оврагов жила баба с двумя детьми, а где-то еще дальше - дед старый. Деда вообще никто ни разу не встречал.

– А пацаненок, лет десяти, раньше тут целыми днями крутился. До нас тут саперы стояли. Лейтенант, который занятия вёл, его гонял поначалу, да девчонки не давали, жалели, подкармливали.

– Странно, - удивилась Тая.
– А мы уже неделю здесь, и ни разу не видели. И они в оккупации были. Они не ушли. Может, с немцами сотрудничали? Могли и диверсанта укрывать. Они здесь всю местность знают.

– Там, дальше, за оврагами, голая низина и до самого леса минные поля. Подступы к реке и наши, и немцы минировали. Ни один диверсант в здравом уме с той стороны не полезет. Им что - другого места мало?
– Разозлившаяся вдруг Женька резко оборвала разговор и стала поторапливать подруг.

В окрестностях лагеря несколько крошечных яблочек висело лишь на вершинах уцелевших полудиких яблонь. Женька решительно зашагала в сторону былого поселка, оборвав робкие возражения Таи. Впрочем, вскоре девчонки вышли на довольно утоптанную тропинку, уводящую вглубь оврагов. Черные скелеты обгоревших яблонь грудились вокруг таких же черных закопченных труб, торчавших посреди пепелища. Тая ёжилась и уже хотела предложить повернуть обратно, но тут тропинка вынырнула из глубокой балки. Девушка наконец поняла, куда направлялась Женька. Здесь была жизнь. Колыхалась всё еще полузелёная трава, пробившаяся на месте былых огородов, пестрели кусты, пустившие весной побеги из закопченных стволов. Избы, очевидно, сжигали целенаправленно, но то тут, то там виднелись почти уцелевшие, покрытые сверху глиной погреба. Из-за поворота потянуло дымком, и Тая поняла, отчего в заброшенном поселке решили остаться жильцы. Там уцелел даже не погреб - а небольшой, но добротный, густо обмазанный глиной хлев, за которым виднелся крошечный лоскуток вскопанного огорода. Девушки подошли к настежь открытым дверям - топилось в хлеву "по-черному" - и заглянули внутрь. В полутемном помещении дымила печурка, посреди стола лежала деревянная ложка и стояла миска, доверху наполненная густой похлебкой, накрошенной явно из всего съедобного, из чего только возможно. Девочка, на вид лет тринадцати, по самые брови закутанная светлым платком, поднялась навстречу и встала, загораживая вход. Женька, махнув рукой остальным, шагнула назад, девочка, не торопясь, вышла следом.

– Мы... это...
– попыталась объяснить Тая.

– Я знаю. Вы связистки из лагеря.
– Девочка недовольно нахмурилась, взглянув на их пустые мешки, но промолчала.

– Мать где?
– Женька смотрела жестко.

– В городе, в госпитале работает.

– Когда была здесь?

Девочка явно удивилась:

– Да с месяц назад.
– И в ответ на недоверчивый взгляд девушек: - У неё ноги попухли, ходить трудно.

– Как же вы одни?
– удивилась Тая.
– А кушаете что?

– Иногда к матери приходим, она паёк даёт. На огородах самосев кое-где есть. Хватает. Тут хорошо, никто не лазит. На мосту патруль, да и мины везде. Летом два пацана подорвались, теперь все боятся. Тут долго еще не разминируют - немцы мины на не извлечение ставили. Если один взрыватель выкрутишь - другой рванёт.

– А готовишь для кого?

Девочка глядела явно недоумённо:

– Так для брата же. Он за едой зашел. Мужиков кормить надо. Я тут на хозяйстве, а он теткин огород копает. У нас хлев давно пустой, а тетка корову держала, там огород хороший.

Девочка махнула рукой в сторону. За хлевом светловолосый мальчишка, так и не обернувшись на голоса, закидывал дрова в небольшой погребок.

– Он не слышит, - пояснила девочка.
– Бомба рядом взорвалась.

– Как же так? - охнула Тая.
– А к доктору ходили?

Девочка пожала плечами:

– Мать в госпиталь водила. Там в середине уха взорвалось, вот левое, может, когда-нибудь и будет что-то слышать.

И в ответ на сочувствующий взгляд Таи:

– Да ничего. Это для девки беда была бы, а парню, да после такой войны - не убыль. Трактористом будет, или механиком. Он у нас теперь один мужик.

– Кто тут еще живет?
– всё также резко спросила Женька.

Девочка махнула рукой вдоль тропинки:

– Дед Егор вон там. Я ему паек по карточкам из города ношу.

Как ни приглядывались девушки, но ни одной избы в округе так и не заметили. Пока неожиданно тропинка не уперлась в полуосыпавшуюся кучу глины - крышу былого погреба.

– Здравствуйте, дедушка!
– первым заметила местного жителя Женька. Дед сидел на пороге, почти сливаясь со старыми стенами.

– И вам поздорову. Куда направляетесь?
– Теперь он стоял, опираясь на толстую суковатую палку.

– За яблоками.
– Тая огляделась: погреб - не погреб, землянка - не землянка. Яма в земле, узкий вход, занавешенный старым обгоревшим брезентом.
– Как же вы зимовать здесь будете, дедушка?

– Что мне-то, я уже старый, - дед смотрел на них, на военную форму смотрел, и сухие старческие губы дрожали.
– Не бродите вы там, девоньки. Сюда идите.

Спрятавшись за пригорком, стояла старая узловатая яблоня, вся усыпанная мелкими полосатыми яблочками.

– А вам дедушка?
– попыталась возразить Тая.