Шрифт:
– Рвите, девоньки, сладкие они, спелые уже, рвите.- И отчего-то отказаться не было никакой возможности.
– Ладно, хватит, и так мешок полный.
– Остановила девушек Женька.
– Спасибо, дедушка, - поклонилась Тая.
– Кушайте, девоньки, кушайте. Сладкие яблочки, - дед так и стоял столбом у яблони, такой же старый, вросший в землю, как и она.
Вовсе и не далеко по проторенной тропинке оказалось до лагеря.
– Поварихе отдадим и себе отсыплем, - командовала Женька. И обернулась, закусив губу. Таи рядом не было. Появилась через пару минут.
– Политрук велел после построения зайти.
Расслабившиеся последние дни девчонки что-то долго выравнивали строй, всё время сбивалась Зойка. Уже и схлопотали наряд бы, как вдруг заревела сирена воздушной тревоги. Вновь сидели в том же окопе. Звуки отдаленной бомбежки едва долетали. Женька дремала, Тая вертела головой по сторонам, кто-то зашивал гимнастерку - старшины на них не было. Галка смотрела мимо и молчала, прижав кулачки к губам.
Вечером не ложились, ждали Таю.
– Печку бы растопить, - вздохнула Зойка. Ветер тянул от реки промозглой осенней стынью.
– Ага, кудри высушить, - хмыкнула Женька.
– Что ты зимой делать будешь?
И вздохнула:
– А ведь третья зима идёт, девочки.
Галка съёжилась, обхватив ладонями худенькие плечи:
– Не хочу я зимы. Холодно там, так холодно.
Девушки обернулись, глянули на неё, и Галка словно очнулась, вскинула голову, резко перевела разговор:
– Девочки, а я опять в убежище сигнал слышала. Короткий, прогудел - и умолк.
– Никто не слышал, одна ты слышала, - недоверчиво буркнула Зойка.
– Ты молчи, ты вообще в углу сидела, - обиделась в ответ Галка.
– Тихо, - вмешалась Женька.
– Если Галка говорит, значит слышала. Сама же видела, как она на рации работает.
Появилась на пороге Тая, чуть запыхавшаяся. Женька внимательно всмотрелась, но нахмурилась только сильнее:
– Что политрук говорил? О нас спрашивал?
– Нет, - удивилась Тая.
– Так чего-то. Он кашляет всё время, я чай травяной заварить предложила, я насобирала.
– А он чего?
– А он тушенку предлагал. Я говорю: "Не надо, товарищ командир, я и так принесу. На войне нельзя болеть".
– А он чего?
Тая плечами пожала:
– А он посмотрел так и говорит: "Иди, девочка".
Женька взглянула сощурившись:
– Приготовишь, сама не неси, мне отдай.
– Это еще почему?
– Мужику ведь мало заварить, надо еще уговорить лечиться. Я поварихе отдам, она кого хочешь заставит, сама знаешь.
Да, Тая, - тут же вспомнила Женька.
– А Галка опять сигнал слышала. Опять во время бомбежки. Значит, не ушел диверсант никуда. Тут он где-то. Из здешних кто-то.
– Или в оврагах прячется, - не согласилась Тая.
– Овраги не пустые, день - второй там спрячешься, а потом местные вычислят. Опасно. Да и смысл там сидеть? Объектов важных нет, и даже уходить некуда. Спереди река, сзади минные поля, а из оврага выйдешь - до самого леса голая низина. Любого издалека видать.
– Нет, - упрямо качнула головой Тая, - из наших никто не может. Мы все - за Родину.
– Из наших - точно не может, - согласилась Женька.
– Мы в это время все вместе в одном окопе сидели. Вспоминайте, кого не было?
– Первый раз все были, - нахмурилась Галка.
– И второй раз - точно все, на построении тревога застала.
– Так, - сощурилась Женька.
– А кто отдельно был?
– Повариха у кухни, она сюда не ходит. Политрук у себя - у него блиндаж надежный, немцы еще строили. Всё, - перечислила Галка.
– Политрук только месяц, как из госпиталя вернулся. Вроде, ничего мужик. Повариху я знаю. Она на второго уже похоронку получила, под Харьковом погиб. А она не верит, всё ждёт, - задумчиво добавила Женька,
– Может, и правда, жив. Так такое было, могли и ошибиться. Может, он в госпитале где-то лежит, живой, только написать не знает куда, - сочувствующе глянула Галка.
– Значит - точно некому, - подытожила Тая, - патруль надо вызывать, пусть овраги прочешут.
– Куда вызывать?
– поморщилась Женька.
– Не слышал кроме Галки никто. Надо третий сигнал ждать. А ведь никого и не искали толком. Наши наверняка отпиской отделались. Если вновь загудит, как бы беды не было.
Женька стояла перед девчонками, очень серьезная: