Маленькая комнатешка с голым столом, бревенчатыми стенами и деревянными скамьями показалась еще меньше, когда наполнилась неуклюжими фигурами людей, стучавших и звякавших ружьями. Лампа коптила, освещая их неверным светом.

— Здорово, дед! — тяжело поставив ружья в угол, говорили пришедшие сторожу, старику с физиономией старого солдата.

— Здравствуйте! А я жду-пожду: что-то, мол, долго.

— Да нейдет никто нынче: боятся! Наступления ждут. Белые-то, значит, — за «хороших» людей, за богатых, а с красными зато вся беднота идет.

— Не бойся богатого грозы, а бойся бедного слезы! — сказал старик.

— Какая уж тут слеза?.. Кровью пахнет: под самым городом стоят.

— Что же, из Казани-то нет подкрепления?

— Ничего не известно.

— Видно, оставили нас на произвол судьбы?

— Покурим с горя!

— Кто хочет курить, здесь курите, а на карауле нельзя. Порох ведь!

— По двое пойдем?

— Знамо дело: по два веселее. Смена — через два часа. Сколько теперь?

— Десять, — сказал Кронид, посмотрев на карманные часы. — Айдате, кто со мной?

— Пожалуй, хоть я, — откликнулся учитель, бледный, молодой, в очках.

Взяли ружья, осмотрели их, вышли.

Ночь была темная, беззвездная, сырая, накрапывал дождик. Кронид поежился в своем белом кителе. Шли к амбару гуськом. В четырех шагах уже не видели друг друга. Ощупью подошли к амбару. Прислонились к стене, под крышей, спасаясь от дождя. Дождь шел мелко, словно шептал что-то.

— Ну и ночь! — сказал учитель. — Тут к самому носу подойдут — не увидишь. Довелись нападение — я и стрелять-то не умею. Ладно, если убежим. Охрана тоже!

— Ну, я бы не побежал. Что за жизнь пришла? Чего ждать?

— Так-то оно так, а все-таки живой про живое думает. Дурак лишь не боится ничего.

— Ну, все мы на этот счет не дураки. Однако разойдемся: я — с этого конца, а вы — с другого.

Учитель звякнул ружьем и пошел вдоль стены. Через два шага он словно утонул в черной тьме, даже шагов его не слышно было за шумом дождя.

Кронид поставил ружье между колен и, сидя в неудобной позе на пологом каменном фундаменте амбара, вынул веревочку. Мысли его ползли беспорядочно. Вспомнилось смуглое лицо Виолы, ее пение, смех. Кронид тряхнул головой: не надо! Уехала — и хорошо! Наташа, пожалуй, вовремя ушла: тут и здоровому невмоготу. Вспомнил расстрел комиссара, безголовые трупы… Настасья Васильевна с внучкой Лизой в комнату переехала. Константин хмурый вернулся, совещались о чем-то с Дмитрием. Уехала охранка, дом опустел… Сын Варвары к белым добровольно ушел.

Кронид вил веревочку, не то думал, не то дремал.

Вдруг кто-то схватил его за плечо.

— Кто тут? — дико закричал он, хватаясь за ружье.

— Смена! — послышался знакомый голос. — Или вздремнул?

— Задумался, грешным делом. Время, что ли?

Перед ним в черной тьме стояли двое. Кронид узнал смену.

— А учитель где?

— Здесь я. Идемте! — прозвучал голос из темноты.

Дождь прекратился, но было сыро. Кронид передал ружье и, рассмотрев наконец фигуру учителя, зашагал следом за ним к тусклому огню караулки.

— Как на войне живем, — пробурчал учитель, съежившись. — Дожили! Из Казани-то и не почесались. Видно, и там неладно.

Бородатый мещанин спал на голой скамье. Учитель закурил папиросу. Озябший Кронид сел, положил голову на стол, согрелся и опять задремал.

— Началось! — громко сказал кто-то над его головой.

Вздрогнул. Поднял голову.

Светало. Все караульные были в сборе и громко разговаривали. Издалека мерно доносились глухие, раскатистые, густые удары, словно гром в степи: стреляли из пушек.

— Больше часу пальба идет, а вы спите!

Кронид посмотрел в окно: небо очистилось от облаков. Занималась пышная заря, обещавшая солнечный, красный день.

— Что же будем делать?

— Что делать? Посидим до смены: в восемь часов дневная должна придти.

— Вряд ли.

— Подождем все-таки.

— Выйти надо из караулки, — предложил Кронид. — Ружья здесь оставим.

Все вышли и сели невдалеке на бревнах.

Всю ночь не спали в доме Блиновых. Анна набила вещами два чемодана, но всего не увезешь с собой. Дмитрий заперся в кабинете, и оттуда глухо доносились тяжелые стуки в стену. Наконец он выглянул за дверь, с засученными рукавами рубахи, забрызганной известкой, и позвал жену.

Анна вышла усталая, растрепанная.

В стене было выломлено большое отверстие, с камин величиной. В комнате стояла пыль, пахло глиной.

— Давай! — сказал он, заикаясь. Губы его дрожали. Дмитрий тяжело дышал, отирая пот полотенцем.

— Ну-ка, посмотрю: хватит ли места? — шепотом ответила она.

— Хватит не хватит, больше не могу: устал, да и собираться надо.

Анна осмотрела работу мужа.

— Ничего. Потрудился, можно сказать. Заделать- то как?

— Тоже задача! Замажем, а сверху — обоями… Высохнет в один день.