Валерьян чувствовал несомненную непрочность своего жениховского положения; почти назначенная свадьба легко могла разладиться. Изящный доктор Зорин, если только захочет, сегодня же может занять его место, да и сам он, Валерьян, пойдет этому навстречу. Чувствовал себя как бы на краю пропасти, и этой пропастью казалась ему женитьба на девушке, которую он безрассудно любил. Слепым, бессознательным, но неотступным чутьем чувствовал, что в его любви не хватает искренней взаимности, что во всем этом скрыта от него какая-то тайна, угрожающая непоправимой бедой.

По окончании действия он тотчас же ушел в фойе, избегая встречи с невестой. Но его разыскал Зорин.

— Наталия Силовна домой собирается и вас ищет, — сказал он очень серьезно. — Ей нездоровится!

— Опять голова? — мрачно спросил Валерьян.

— Говорит, что глазам больно.

— У нее прекрасные глаза, — с прежней мрачностью возразил художник.

Зорин помолчал озабоченно, потом сказал докторским тоном:

— Да. А глаза… Редкий случай в медицине… Ей бы всю нервную систему надо переменить. Впрочем, пойдемте скорее, она ждет!

Валерьян не понял, всерьез или в шутку сказал доктор о глазах Наташи, но разговаривать было некогда. Они шли в густой толпе к выходу.

Наташа стояла уже одетой в давно знакомой коричневой шубке. Великолепные глаза ее были прекраснее, чем всегда, — выражением глубины, печали и обреченности. При взгляде на нее сердце Валерьяна облилось кровью от жалости.

— Проводите меня! — тихо сказала она. — Мне опять нездоровится.

— Ну, а я останусь до конца, — заявил доктор. — Вы просто утомились. Поезжайте, лягте в постель — и все пройдет!

Зорин вернулся обратно, но задержался на лестнице, улыбаясь и кивая им обоим. Когда они скрылись за дверью подъезда, доктор вздохнул, и красивое лицо его приняло озабоченное выражение.

Валерьян и Наташа ехали на извозчике молча. Ночь была морозная, дула метель.

У подъезда квартиры он помог невесте вылезть из саней, позвонил и сказал, протягивая руку:

— Прощайте!

— Разве не зайдете?

— Нет, поздно. Вам нужно поскорее лечь!

Когда дверь открылась, художник сел в сани, а Наташа медленно вошла в прихожую.

В столовой за самоваром сидела Варвара. Наташа почти упала на турецкий диван и лежала молча, с закрытыми глазами.

— А где жених?.. Налить тебе чаю? Есть хочешь?

Варвара говорила беспечным тоном, но украдкой наблюдала сестру.

— Поехал домой. Нездоровится мне. — Наташа сжала голову обеими руками. — Ну, зачем ты научила меня разыграть эту комедию? На нем лица нет!

— Ничего, — иронически возразила Варвара, — пройдет! Не умрет!

— А я — как закрою глаза, так и вижу его! — Наташа, откинув голову, бормотала с закрытыми глазами. — Вот он сейчас приехал, ходит по комнате. Я будто вижу его отсюда. Ах, как тяжело мне, Варя! Он может докончить с собой!

— Пустяки! — беспечно возразила Варвара. — Тебе с лимоном?

Наташа не отвечала. Вдруг она вскочила, выбежала из столовой, накинула шубу и шапку.

— Куда ты, что с тобой? — удивилась Варвара.

— К нему!

— Полно, глупости!

Наташа не ответила сестре, вырвалась из ее цепких рук и скрылась за дверью.

Как безумная, понеслась она на первом попавшемся извозчике, сказавши ему адрес художника.

Квартира Валерьяна состояла из большой мастерской, заставленной картинами, фигурами из гипса, и маленькой комнаты при ней.

Наташа толкнула дверь. Дверь оказалась незапертой.

Валерьян при слабом свете электрической лампочки стоял среди комнаты без блузы, в разорванной нижней рубашке, с исцарапанной до крови грудью. Лицо его было безумно.

— Наташа?! — прошептал он дрожащими губами. И вдруг, бросившись к ней, упал на колени, обнимая ее расстегнутую шубу. — Наташа! — рыдал он. — Наташа! я умереть хотел…

Она тоже встала на колени и, не снимая шубы, с материнским состраданием прижала его голову к своей груди, молча гладила его всклокоченные волосы, а слезы вдруг волной хлынули из ее синих глаз.

Могучий рев Иматры послышался тотчас же, как только поезд остановился в темный, почти беззвездный зимний вечер на маленькой, тихой станции около водопада.

Валерьян и Наташа в числе немногих пассажиров вышли из вагона и с величайшим любопытством озирались кругом.

На перроне слышался непонятный говор. Толпились финны в меховых куртках и шапках с наушниками, с большими висящими трубками в зубах. За фонарями станции в густой тьме горели тусклые огни поселка. Доносился ровный, густой шум водопада. В небе мерцали редкие звезды. Искрился чистый морозный снег. Все окружающее казалось необычным, странным, как сон, обещающий что-то новое, заманчивое.