— Я говорила ей. Она и слушать не хочет, души не чает в них. Не замечает, что они изо всех сил ухаживают за ней, а не за мной. Помещица! Окружила себя и здесь приживалками.

— Нужно взять новых сиделок.

Вошла Варвара и, узнав, о чем идет разговор, сказала сестре:

— Будто не знаешь мамашу. Что с ней поделаешь? Я вот и сама больна, лечиться приехала, мужа в нужде оставила, а меня за тобой ухаживать послали. Пойду, пожурю девиц.

И, не взглянув на Валерьяна, вышла.

— Не понимаю, — развел руками Валерьян, — что они обе против нас имеют?

— Кто?

— Твоя мать и Варвара.

— Как же не понимать? Я и то понимаю: у Вари — зависть давнишняя. Папа на меня столько денег тратит: и по заграницам лечили, и здесь, а ее в черном теле держат.

— Ну, не очень-то много давали и тебе, а здесь я в гостинице за всех и за все заплатил… Без копейки остался…

— Неужели? Это недоразумение. Как же мы теперь будем без денег? Чтобы уволить сиделок, надо расплатиться с ними, а мамаша денег на это не даст.

— Я послал телеграмму в Петербург… На днях переведут. Это все Варвара мудрит.

Наташа лукаво улыбнулась.

— Мне завидует, а вас ненавидит.

— За что?

— За то, что на мне женились… Ведь до нашей свадьбы она вас до небес превозносила, а вы меня, калеку, предпочли. Вот и злится с тех пор.

Валерьян отмахнулся.

— Ерунда! Никаких чувств с ее стороны никогда не замечал.

— Чувств не было, а честолюбие было. Ну, да это старая история, пора забыть.

— Вышла она замуж за знаменитого человека. Отчего же, как только Варвара около нас — как будто в дом змея заползла: вот-вот ужалит?..

— Что делать, Валечка. Надо войти и в ее положение: мужа она любит, а помочь ему не может: родитель гроша для него не даст. Пирогов бедствует. Тут поневоле змеей на всех зашипишь… Ох, Валечка, устала я от этих дрязг. Вот выздоровею — уедем куда-нибудь подальше от родных.

— Ну, а как твой плеврит?

— Подживает. Только доктор требует, чтобы я не волновалась.

— А Варвара нарочно науськивает сиделок, чтобы раздражали тебя. Это ясно теперь. Не известно, кого из нас она больше ненавидит. Тут — не дрязги, а злоба.

Она твоей смерти добивается!.. — кричал Валерьян, побледнев и сжимая кулаки. — Девиц этих я сменю, как только деньги получу… Пойду сейчас узнаю, как она объясняется с сиделками. Думаю — врет все!..

Валерьян вышел в коридор и остановился, заслышав громкий разговор в комнате Настасьи Васильевны.

— Денег-то у них нет, мамаша. Имейте это в виду! — говорила Варвара.

Послышался жесткий смех старухи.

— А мне какое дело? Он — муж, должен деньги добывать. Да и Наташе недавно отец перевел; куда дели? Я вот напишу, что даже в гостинице пришлось за зятька платить. Ты ведь по всем счетам отдала.

Ответы Варвары Валерьян не расслышал.

— Сиделки жаловались: очень капризничает сестрица, уволить их собирается, а денег-то и нет.

Старуха опять засмеялась и ответила что-то невнятное.

— Я долг свой исполнила, а распускать капризы тоже нельзя.

— Мученица вы, мамаша! Всегда мне было жалко вас.

Валерьян повернул назад и долго ходил по коридору, взволнованный услышанным. Повторяется старая история. Было ясно, что Варвара «сэкономила» несколько сотняжек за его счет. До чего дошла Варвара! Тут не одна корысть: одновременно она восстанавливает родителей против него и Наташи, клевещет на обоих. Рассказывать об этом больной — значит нанести лишний удар, исполнить затаенное желание Варвары. Но как защитить Наташу от предательства сестры и безумной матери? Нет, он ничего не расскажет ей. Нужно только устранить этих ужасных, быть может подкупленных, сиделок. Придется ждать несколько дней, когда пришлют деньги. Варвара умышленно оставила его без гроша, а теперь они обе хотят насладиться его унижением, да и Наташу унизить. Кто знает, что у них на уме? Может быть, действительно намерены этой мелкой травлей вызвать смертельный исход болезни… Вот в чьих руках жизнь Наташи! А он — бессилен… Попался в расставленную ловушку двух злобных, низких и не совсем нормальных старых баб… Не обидно ли, что они почти совсем его заклевали?

Он долго ходил, обдумывая невыносимое положение.

Вернувшись в комнату жены, Валерьян нашел там высокую старуху в простом ситцевом платье, с морщинистым, добродушным лицом, сидевшую у изголовья больной. Гостья что-то рассказывала, а Наташа слушала, опираясь на подушки и радостно улыбаясь. Лицо женщины напомнило ему нечто знакомое. При входе Валерьяна она почтительно встала.

— Валечка, знаете — кто это? — весело спросила Наташа. — Сусанна Семеновна, мать Евсея! Помните Виллафранку?

Валерьян улыбнулся и, протянув руку Сусанне Семеновне, сказал:

— Я виноват перед вами: должен был сам отыскать вас! Да вот видите — жена хворает!

— Что вы, батюшка, Валерьян Иваныч, до меня ли вам было? Болезнь-то не шуточная. Хорошо, что все обошлось благополучно. Уж я сама, как только узнала, что вы здесь, сейчас же и пришла. Вот с супругой вашей имела счастье познакомиться.

— Мне ваш сын наказывал непременно с вами повидаться, если буду в Харькове. Пишет он вам?

— Пишет постоянно… И про вас писал. Вот только не знаю, как он живет. Не бедствует ли? Здоровье у него плохое. Пишет, что ничего, да ведь материнское сердце не обманешь: чувствую, тяжело ему там, по России скучает. Супруга его померла здесь, на моих руках. Сколько слез да горя было: молодая женщина!