Солдат Вилли Фукс:

«…Для всех нас война теперь страдание. Хорошего настроения больше нет. Боевые действия становятся все упорнее. За каждый метр земли идут ожесточенные бои и в каждом мы теряем все больше людей. Красавчик брюнет Макс убит 11 июля. Говенное это производит впечатление на сослуживцев».

Ефрейтор Герберт Роннер:

«…Мой пессимизм оказался обоснованным. Русские защищают свою Родину, возможно неумело, но не щадя своей жизни. Они сражаются с отчаянием, упорно, ожесточенно, бросая все в бой. Русские солдаты стоят там, где их поставят, пока их не убьют. Надо быть русским, чтобы выдержать это».

Унтер-офицер Вальтер Остманн:

«…Это очень утомительная война. Как противник русские явно недооценены. Они храбро воюют и очень стойко, до последней капли крови, защищаются. Им совершенно все равно — погибнут они или нет, и это вызывает даже уважение. С каждым днем тает надежда на скорую до наступления холодов победу, обещанную фюрером. Нет настроения писать, так как не знаешь, что будет с тобой завтра. Много моих друзей убито и ранено…»

Старший рядовой Гейн Нолтинг:

«…От непрерывных боев нервы расшатываются и водка является единственным лекарством. Ты не можешь себе представить, как я уже проклял эту войну, все это не имеет никакого смысла. С нетерпением жду обещанного скорого окончания войны».

ДОНЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА РАЗВЕДОТДЕЛА 16 АРМИИ

18.08.41 г.

На основании агентурных данных, показаний командиров, возвращающихся из немецких тылов, допроса пленных, перехваченных писем немецких солдат и офицеров доношу, что положение немецких войск на Смоленском направлении значительно ухудшилось. Фактов, свидетельствующих о начавшемся разложении в немецкой армии и ее затрудненном положении, много. Истощился наступательный порыв. Из-за понесенных существенных потерь чисто немецкие части стали пополняться чехами, поляками и финскими солдатами.

Большинство допрошенных пленных немцев: возраст 20–25 лет, мобилизованы в 1939–1941 гг., участвовали в военных действиях во Франции, Польше, Румынии, Болгарии, Югославии. На Восточном фронте с 22–23 июня. В составе своих частей и соединений прошли Литву, Латвию, Белоруссию, Украину. Названий пунктов, через которые следовали их части, многие не знали, но хорошо запомнили Минск, Брянск, Витебск, Смоленск, Новгород.

О своем местонахождении в момент пленения в большинстве случаев не имеют представления, близлежащих деревень и населенных пунктов, даже командиры, не знают.

Пленные свидетельствовали, что за последнюю неделю нельзя было не только выйти из окопов, но даже поднять головы.

Резко ухудшилось снабжение боеприпасами и питание: на одну винтовку приходилось всего по 45 патронов и 400 — на пулемет; вместо положенных 1200 грамм хлеба выдавали только 300 (черного и очень плохого), не было горячего питания и всего по 3 папиросы на день.

На некоторых пленных, несмотря на лето, было надето по 3 пары белья: одна пара немецкая и две пары красноармейские, снятые с убитых и раненых, — заранее готовятся к осени и холодам.

Все сообщали о значительных потерях, некоторые роты потеряли до 50–60 % состава.

Распропагандированные превосходные качества немецких танков и самолетов, якобы намного превосходящие русские, ежедневное зачитывание сводок о положении на фронтах, состоящих сплошь из победных реляций, убеждали немецких солдат в том, что в Красной Армии уже полностью уничтожены авиация и танки. Однако они наблюдали воздушные бои, в которых победителями оказывались наши истребители. Были случаи, когда немецкие самолеты бомбили наши войска не бомбами, а кусками рельс и камнями. Они видели эффективные результаты бомбежек нашими самолетами и прицельных артобстрелов. Понесенные в результате значительные потери заметно поколебали их убеждения в превосходстве немецкой армии и вооружения. Появилось скептическое отношение солдат к официальной германской информации.

Все допрошенные пленные считают, что Красная Армия, несомненно, самый сильный противник, с которым немецким войскам пришлось встречаться. Только некоторые объясняют возникшие затруднения в наступлении плохими дорогами (не то, что во Франции) и враждебным отношением населения (не то, что в Европе) к немцам.

Настроение солдат угнетенное, война, с их точки зрения, затянулась и надоела. Выяснилось, что русские хорошо воюют и немцы нередко не в состоянии сдержать их натиск.

В подразделениях установлена слежка за каждым, солдаты боятся общаться и откровенно говорить даже друг с другом. Дисциплина поддерживается угрозами: солдат должен воевать, иначе будет расстрелян, в плен не сдаваться.

Отношение командиров-немцев к солдатам других национальностей плохое. Солдат Шарль Гринер, бельгиец, рассказал: «Нас, бельгийцев, в части много, мы не хотели воевать с русскими, но немцы нас заставляют, помещая за нашими спинами немецких солдат с винтовками. 5 августа мы получили приказ наступать, но шли очень вяло и неохотно. Сержант начал кричать и гнать в бой. Я стал отказываться и тогда сержант бросил в меня гранату. Я выстрелил в него и, кажется, убил. Началась перестрелка, кто в кого стрелял, было не разобрать. Гранатой мне вырвало бок. Рядом со мной находились немцы, я просил оказать мне помощь, но никто не подошел ко мне. Потом пришли русские. Я очень испугался, так как офицеры внушали нам, что русские — варвары, мучают раненых, пленных убивают штыками. Но русские солдаты были очень внимательны и добросердечны, оказали сразу помощь, взяли с собой и привезли в лазарет. Мы не хотели воевать, но немцы поработили нашу страну и с нами обращаются как со скотом».