– Какой язык?

– Испанский.

– Хороший выбор.

Вторая пауза.

Скомканное мыслеобразование в голове. Простые слова ей приходилось вспоминать. Со странным усилием складывать их в предложение.

– Как подготовка к бою?

Это был действительно важный вопрос. Только задавать его тоже не имело смысла. Аравин никогда не отвечал развернуто.

– Нормально, – скупой и ожидаемый ею ответ.

Третья пауза.

Их дыхание совершенно бесконтрольно становилось чаще и громче.

– Рисуешь?

Убрав за уши разлетающиеся пряди волос, Стася незаметно сглотнула и отрицательно качнула головой.

– Нет, не рисую.

– Почему не рисуешь? Разве тебе не нужно было на этой неделе сдать работу в художественную школу? Почему, Стася?

– Преподавателю перестали нравиться мои рисунки.

– Осмелюсь предположить, что ты завалила старика эскизами розовых пони на фоне молочной реки и радуги? – Аравин имел наглость иронизировать над ее внешним обликом.

Стася не успела обдумать свою реакцию. В порыве немыслимого раздражения повернула к нему голову.

– Напротив! Черными крестами и сатанинскими символами.

Это было глупой ошибкой, позволяющей тщательно упрятанным эмоциям взбунтоваться. Забиться о хлипкую твердь грудной клетки. Отчаянно пытаться выбраться наружу.

Болезненный спазм нарушил регуляцию естественных мышечных сокращений. Ей бы обхватить себя руками и согнуться пополам. Закрыться. Спрятаться в панцирь. Но другие желания, видимо, более сильные. Буквально заставляя себя дышать, Стася жадно смотрела прямо в глаза Егору.

Она так сильно скучала по нему. По тому ощущению оголтелого безумия, что бездумно нарушает все жизненно важные процессы в ее организме.

С недавнего времени даже смотреть на Аравина для Стаси стало непозволительной роскошью. Как и предполагала, под напором его взгляда выставленные ею барьеры вмиг снесло. Возжелала тактильных ощущений. Его наглые губы на своих губах. Его запах на своей коже.

Стасю просто заклинило на этих желаниях. Палящая и колючая паутинка энергии поползла от горла к животу. Дыхание с легким ступенчатым шумом покинуло губы.

И все же, любовь – это ужасная патология, источник возникновения которой невозможно определить. Она живет не в сердце, не в голове, не в каком-либо другом органе. Она заполняет собой все дремотное пространство человеческого тела, и способна тормозить абсолютно все физиологические процессы в организме. Угнетать общий фон эмоций. Вводить человека в заблуждение. Попросту делать его сумасшедшим.

– А если серьезно? – сипло спросил Аравин.

Его глаза так же ненасытно скользили по лицу Стаси. От глаз к губам. И обратно. Напряженный, интимный досмотр. Определенно, говорили они не о том, о чем думали.

– Нет вдохновения.

– Стася, обуздай себя.

Волна эмоций внутри ее грудной клетки хлынула обратно вверх. Перекрыла горло. И Стася вынужденно замолчала. Как могла, оградила сорвавшиеся чувства. Выждала, пока шквал внутри нее хоть немного уляжется.

Она пообещала Аравину, что выстоит. Поклялась, что не позволит себе пойти на поводу эмоций. Он же взамен установил весомую для нее цену – свою преданность.

Договор также включал обоюдный запрет на какое-либо тактильное взаимодействие на весь период этой холодной войны.

– Я не подведу, Аравин.

Развернувшись, девушка медленно побрела вдоль металлического ограждения. Ветер подбрасывал и путал ее волосы. Хлестал ими изящную спину. Казалось, хотел поторопить Стасю. Отдалить от оставшегося мужчины.

Именно в этот момент сердцебиение Аравина чудовищно усилилось. Шею словно удавкой стянуло. Обжигающие оковы опутали корпус тела. В голове разразился яростный грохот.

«Верни ее... пожалуйста...», – простонал ослабевший зверь.

«Не могу», – ответил разум.

Сцепив зубы, Аравин заставил себя двигаться. Оттолкнувшись, развернулся к реке. Задымил сигаретой.

Безжалостные эмоции хлестали его изнутри. Царапали и рвали плоть. Но Егор, устремляя взгляд в слепую даль, сохранял неподвижность.

Он знал, что будет сложно. Но не думал, что настолько. Ведь они со Сладковой регулярно встречались. Контактировали. Разговаривали. Только, мать вашу, ему этого было ничтожно мало. Стася стала дикой необходимостью. Сумасшедшей неискоренимой блажью.