Ее «люблю» всегда одностороннее. Повторяла ему много раз, а сама так ни разу и не узнала, что для него на самом деле значат эти слова.

Некоторое время они молчали. Переваривали. Обдумывали дальнейшие действия.

Рыдания Стаси прекратились. Щеки высохли, неприятно стягивая кожу. Но пойти умыться пока не было возможности. Аравин не отпускал.

– Я помогу тебе, – скользил руками по ее спине. Знал, что это успокаивает Стасю. – Буду той стеной, что укроет от внешнего мира, чтобы ты стала сильной. Потому что, Сладкая, ты – мое слабое звено, а вместе – мы единое целое.

– Тогда прогони Ее! Не заставляй меня сходить с ума!

– У тебя нет причин сходить с ума, – надавливая ладонью на затылок, грубо толкнулся губами в ее шею. Неслабо укусил. Шумно захватил сладкий аромат. – Ты – моя.

«А ты, Егор? Ты мой?», – вопрошала отчаянно.

Но вслух заговорить не получилось. Ослабела духом. Выдохлась: физически и морально.

И когда Аравин все еще ожидал ее сопротивления, Стася обмякла. Утратила какие-либо эмоции. Опустила голову на его плечо, задышала ровно и глубоко.

Не возразила и чуть позже, когда Егор опустился на пол гостиной. Подпирая стену, устроил Стасю у себя на коленях. Сомкнул вокруг нее руки и уперся подбородком в шелковистую макушку.

– Ты обманула меня, – сказал Аравин, но слова его, будто в пустоту канули. – Какая твоя любовь, если при первых же трудностях ты разворачиваешься и уходишь? – не было в этих словах и капли упрека. Голос хрипловатый, но спокойный. – Так нельзя, Стася.

Егор понимал, что она еще слишком юная. Впечатлительная и отчаянная. Осознавал, что надломлена. И его основной целью стало – не доломать. Починить. Не допустить критического разрушения. Научить, как жить в его мире, маневрируя и уклоняясь. Продемонстрировать, в какой момент наносить удар.

– Жизнь – не готовый макет. Если картинка ускользает из удобного ракурса – остановись и думай, – прикрывая глаза, уткнулся лбом в ее макушку. – Думай, Стася. О причинах. О последствиях. Об альтернативах. Не принимай решения, очертя голову. Почти каждое твое действие – обнародованная страница. Потом не вырвешь и не перепишешь.

Аравин взвесил каждое сказанное ей слово. В процессе пропустил сквозь себя изрядную массу воспоминаний. Детство. Взросление. Мертвый период. Познание Стаси. Именно благодаря ей, постепенно, шаг за шагом, разорвал те шаблоны, в которые когда-то твердо уверовал.

Слушал тихое сопение Стаси и ощущал, как за собственной грудной клеткой утихают эмоции. Зверь разворачивался медленно, словно все кости изломал. Едва дотянув себя, улегся и затих. В новинку этому зверю – закончить битву, не разорвав противника. В диковинку ему – истощаться душевно. Скулить от любви, а не от злобы.

Любовь. Слово исключительно нелепое. По сей день Аравин не мог поэтапно разобрать, как это случилось с ним. Каким чудом ожили мертвые ткани сердечной мышцы? От Бога ли эти чувства? Или от другой, черной, силы? Говорят, дьявол тоже творит чудеса. Дабы всякий, сошедший с пути, уверовал.

И, если это так, какой будет цена за это дарование?

Глава 26

  Так останавливать могут только взглядом...

Или молчанием... Обрывая дыхание...

Я смертельно ранена пушечным в сердце снарядом,

Я больна на всю голову, одним только о тебе воспоминанием...

Лето того года выдалось на редкость долгим и жарким. Солнце палило над Москвой с беспощадной регулярностью. Щедро, буйно, самоотверженно. Словно опасаясь не успеть, торопливо наполняло все живое удушливым теплом.

Но при нынешних обстоятельствах столь ничтожные детали отмечались Егором и Стасей практически автоматически и абсолютно беспристрастно. Не более, чем фоновая видеодорожка. Непредвзятые декорации.

Изнутри высушивало с ощутимо большим ущербом. Будто день за днем незримо теряли по доброму фунту плоти. Их жизни превратились в изнурительное существование. Географические координаты не изменились. Передвигаясь примерно в том же пространстве, между небом и землей, катастрофически редко пересекались.

Задавленные. Несвободные. Под ослепительными прожекторами целого мира подвергались нешуточному внешнему давлению. Самоубийственным авансом расплачивались за будущее призрачное благополучие.

Все происходящее являлось следствием того сложного компромисса, на который они решились. Вроде бы пришли к взаимному пониманию, но под воздействием бушующих гормонов то и дело слетали с орбит. Май еще худо-бедно прожили. Июнь же наполнился беспорядочно нарастающими эмоциональными перекатами. То показное безразличное затишье, то взрывной пассаж, то вырвавшееся из-под контроля страстное влечение. Определенно, то лето и стало их личным длинным путешествием.