Она с особой тщательностью доела его образец, оставив после себя лишь несколько кусков панциря, покрывавших ранее кончики лап, и когда последний из них очутился на земле, она приподняла переднюю часть тела над землей, как делала этот раньше и повернула невидимые точки своих зрачков в строну человеческой фигуры в скафандре.

Каннингем сделал глубокий вдох и крепко зажал в руке свой заостренный камень, хотя у него было мало шансов победить существо. Челюсти, которые он только что видел в работе, казались более эффективными, чем у растительноядных крабов, при этом были достаточно большими, чтобы схватить человеческую ногу.

Наверное, секунд пять они неподвижно смотрели друг на друга; затем, к неописуемому облегчению человека, многоножка пришла к тому же выводу, что и в прошлый раз, и с очевидной поспешностью покинула пещеру. На этот раз она исчезла из поля зрения, продолжая быстро удаляться, когда выходила за пределы взора Каннингема.

Натуралист несколько неуверенно вернулся к тому месту в пещере, где можно было наблюдать за кораблем, уселся там и глубоко задумался. Количество вопросов, показавшихся интересными на первый взгляд, сулило ему безусловно увлекательные дальнейшие размышления. многоножка не видела или, по крайней мере, не преследовала первого краба, сбежавшего от Каннингема из пещеры. Вспоминая предыдущие случаи, он понял, что это существо всегда нападало после того, как «кровь» уже была пролита — дважды плотоядной тварью, один раз самим Каннингемом. Очевидно, не имело никакого значения, где находились жертвы — две были на солнечном свете, одна в темноте пещеры. Еще одно свидетельство того, что местные существа могли видеть при обоих уровнях осещения. многоножка не была чистым падальщиком, Каннингем вспоминал, как хищник вместе со своей жертвой отправился в пасть многоножки. Очевидно, что она была способна одолеть человека, но дважды в спешке отступала, когда у нее был шанс напасть на него. Что же привлекло ее к месту боя и кровопролития, но вызвало испуг от присутствия человека; что действительно пугало этих существ?

Для любой планеты, которая имела бы нормальную атмосферу, Каннингем нашел бы один само собой разумеющийся ответ — запах. Однако он считал, что органы обоняния были связаны с дыхательными, которых у этих существ явно не было.

Не спрашивайте, почему он думал так медленно. Вы можете решить, что потрясающая приспосабливаемость, о которой свидетельствовали эти странные глаза, были вполне достаточной подсказкой, или можете быть расположены простить его. Ведь Колумб, вероятно, простил тех своих друзей, которые не смогли решить его задачу с яйцом [5] .

Конечно, он в итоге нашел ответ и должным образом был раздосадован на себя за то, что это заняло так много времени. Для нас глаз является органом, который формирует изображение благодаря источникам принимаемого излучения, а нос — прибором, рассказывающим его владельцу о наличии определенных молекул. Человек нуждается в своем воображении, чтобы представить себе источник запаха. Но как бы вы назвали орган, который формирует изображение источника запаха?

Для этого и существовали эти «глаза». В почти идеальном вакууме на поверхности этого маленького мира газ рассеивается на высокой скорости — их молекулы перемещаются по прямой линии. Не было ничего плохого в идее глазной камеры с крошечным отверстием, когда сетчатка глаза состоит из обонятельных нервных окончаний, а не из светочувствительных палочек и колбочек.

Это, казалось. объясняло все. Конечно, существам было безразлично, сколько света отражается от рассматриваемого объекта. Яркий свет открытого пространства под лучами Денеба или относительная темнота пещеры — в этих условиях молекулы распространяются одинаково. Разве не так? Любое вещество, твердое или жидкое, имеет свое парциальное давление, а под лучами Денеба даже довольно маловероятный материал, а в частности и металл, может в достаточной мере испаряться, чтобы это уловили органы чувств здешних форм жизни. Телесными жидкостями этих существ, очевидно, выступал металл: свинец, олово, висмут или другой похожий металл, а еще более вероятно — смесь из этих металлов, которая переносила жизненно необходимые вещества к клеткам их организмов. Вероятно, эти клетки состояли в основном из коллоидных металлов.

Но это было занятием биохимиков. Каннингем же отвлекся на некоторое время, воображая аналогию между запахом и цветом, которая должна существовать здесь. Легкие газы, такие как кислород и азот, должны быть редкими, и просочившиеся в небольшом количестве через его скафандр молекулы были абсолютно незнакомы для существ, которые уловили их. Человек, должно быть, оказывал такое влияние на их нервную систему, как пожар на диких наземных животных. Неудивительно, что даже многоножка решила, что осторожность — лучшая сторона доблести!

Его менее важная проблема оказалась решенной на данный момент. Каннингем наконец обратил внимание на проблему собственного выживания, о которой он уже длительное время не задумывался, и понял, что она таким же образом может быть решена. Улыбка медленно появлялась на его лице, пока разрозненные фрагменты идеи начали надлежащим образом упорядочиваться в его уме. Идея, основанная как на участии парциального давления паров металлической крови, которые протекали через рабочие скафандры его бывших помощников, так и на кровожадности его сегодняшних многоногих знакомых, и он практически не сомневался в обоих условиях. К его удовлетворению, этот план оказался завершенным, и с улыбкой на лице он уселся ждать закат.

Денеб уже прошел значительную часть своего пути по небу. Каннингем не мог знать, сколько еще оставалось ждать, так как у него не было часов, а когда нечем заняться, то время течет гораздо медленнее. Во второй половине дня, когда лучи заходящего светила начали проникать внутрь, он был вынужден укрыться в глубине пещеры. Перед заходом солнца он уже прижался к одной из боковых стен, потому что ожесточенные лучи Денеба прямо через вход достигали задней стены пещеры, оставляя очень мало места вне прямого освещения. Так что у Каннингема были причины вздохнуть с облегчением, когда верхний лимб умирающего светила наконец исчез.