Кстати, скандалы с искажением текстов Пушкина бывали и раньше. Оказывается, еще в 1880-х годах в этом обвиняли автора оперы «Евгений Онегин» композитора Петра Чайковского. Последний, по мнению критиков, «решился обезобразить текст поэта своими заплатками и вставками».

В общем, журналистам было над чем посмеяться и за что покритиковать власти и известных лиц города! Последние, понятное дело, нередко обижались на четвертую власть и шли в суд! Что ни говори, а после реформ 1860-х годов в России уже было некое подобие правового государства.

«Третьего дня в окружном суде под председательством А. П. Гудим-Левковича, при членах A. Э. Климатовиче и Н. Г. Шалыгине, слушалось без участия присяжных дело по обвинению редактора-издателя „Нижегородского листка“ Г. Н. Казачкова в клевете в печати против члена Нижегородской городской управы И. А. Белова», – сообщала пресса. Речь шла о весьма известной в Нижнем Новгороде личности. Белов несколько сроков подряд входил в управу – в те времена являвшуюся исполнительным органом гордумы. А с 15 марта 1890 года он заведовал городским вывозным парком. Эта должность примерно соответствовала посту современного начальника департамента транспорта и связи. Только вывозной парк занимался больше не обслуживанием пассажиров, а перевозкой нечистот, казенных грузов, покойников и т. п. В общем, объединял все муниципальные конно-транспортные конторы. Именно на этой должности Белов попал во внимание прессы, в первую очередь «Нижегородского листка», благодаря которой заработал себе репутацию бездаря, жулика и «темной личности».

Это конечно же не было случайностью. Когда в 1896 году в газете полностью сменилась редакция, издание взяло курс на вскрытие всех язв нижегородского общества, борьбу с коррупцией и предоставление слова на страницах непосредственно народу. Начавшиеся вскоре скандальные журналистские расследования и разоблачения быстро подняли рейтинг «Листка» в Нижнем Новгороде и создали обширный круг сочувствующих ему лиц, а публикации о бездарных и ворующих чиновниках, жадных купцах и прочих «врагах народа» цитировали вслух на улицах, в трамваях и кабаках. Без малого три года почти в каждом номере газеты печатались фельетоны и разоблачительные статьи про начальника вывозного парка Белова. А его письма в редакцию, призванные ответить на упреки, подвергались на страницах еще большему осмеянию. В итоге разъяренный чиновник подал на «Листок» в суд. Процесс имел большой резонанс и привлек к себе широкое общественное внимание.

Слушание началось с пламенной речи представителя истца, частного обвинителя, помощника присяжного поверенного А. Н. Полидорова: «Господа судьи! Сила печати велика, и чем большим сочувствием пользуется известный орган, тем тяжелее наносимые им удары. Редакция „Нижегородского листка“ нарушила все нравственные требования и вместо разработки вопросов общественной жизни перешла в резкую критику и преследование отдельных лиц, главным образом принадлежащих к составу городского общественного управления. Этому преследованию подвергся, между другими, и г-н Белов. До появления имени Белова в печати он был самым обыкновенным общественным деятелем, членом управы, работал как умел, честное имя его не было ничем опорочено. Теперь не осталось ни одного угла в районе распространения „Нижегородского листка“, где не было бы не знакомо имя Белова; имя его стало синонимом человека, руководствующегося в своей общественной деятельности низкими побуждениями. Честное имя его было вытравлено, выжжено без всякой с его стороны вины… Много, очень много писали о Белове, имя Белова склонялось и спрягалось на все лады как имя низкого человека, служило темой для всевозможных рассуждений в этом духе. Рассуждения эти помещались не там, где обыкновенно помещаются всякого рода газетные сведения, а в статьях редакционных, которые пишутся со знанием цели и необходимости. Это была сатира продуманная, выпущенная со злым размышлением, посягавшая на честь человека!»

Но переполненный зал заседания в ответ на высокопарные рассуждения о морали только расхохотался. Несмотря на постоянные замечания председательствующего, все утверждения о «честности» и «порядочности» начальника вывозного парка сопровождались громкими возгласами и улюлюканьем. Многочасовое заседание длилось с перерывом в течение двух дней. Обвинитель, периодически вытирая потный лоб, бесконечно перебирал свою толстую, ощетинившуюся многочисленными закладками подшивку «Нижегородского листка» и неустанно зачитывал примеры «позорных» статей о Белове.

«Редакция „Нижегородского листка“ нарушила все нравственные требования и вместо разработки вопросов общественной жизни перешла в резкую критику и преследование отдельных лиц, главным образом принадлежащих к составу городского общественного управления… Честное имя было вытравлено, выжжено без всякой с его стороны вины… Рассуждения эти помещались не там, где обыкновенно помещаются всякого рода газетные сведения, а в статьях редакционных, которые пишутся со знанием цели и необходимости. Это была сатира продуманная, выпущенная со злым размышлением, посягавшая на честь человека!» – такие обвинения выдвигались против распоясавшейся либеральной прессы.

Однако, как это нередко и сейчас бывает в подобных делах, доказать собственно клевету, в которой обвинялся редактор издания, так и не удалось. А «сатира со злым размышлением» и «вытравливание честного имени» даже по весьма отсталым царским законам состав преступления не образовывали. Казачков был оправдан, а скандальные публикации про Белова продолжились. В итоге тот вынужден был попросту подать в отставку.

Впрочем, преувеличивать роль СМИ и приписывать им какое-то решающее значение в «возбуждении общественного мнения» и обострении ситуации тоже не стоит. Нередко беспорядки и забастовки разрастались и обходились без освещения в прессе. Типичный тому пример – очередные студенческие волнения, начавшиеся в 1899 году, спустя три года после прежних событий в Москве.

Студенческая среда в дореволюционной России была одним из основных рассадников революционных настроений.

«По своему составу русское студенчество было всегда гораздо „демократичнее“, нежели в демократиях Западной Европы, – писал Ольденбург. – В университеты поступали тысячами представители несостоятельных кругов. Государство широко этому содействовало. Так, произведенное в 1899– 1900 гг. обследование материального положения студенчества Московского университета, наиболее многолюдного и едва ли беднейшего по составу слушателей, показало, что на 4000 студентов здесь было около 2000 неимущих, которые освобождены от платы за учение, а около 1000 человек из них кроме того получает стипендию различного размера, всего в год на это тратилось около миллиона рублей.