Я оставил их на растерзание чаек и побрел к дюнам, покрытым жесткой, похожей на острые лезвия травой, неведомо как выросшей на сухой песчаной почве. Ветер закручивал траву под моими ногами в маленькие водовороты. Подняв выброшенную морем крепкую палку и опираясь на нее, я с трудом взобрался на вершину дюны. От побережья примерно на три стадии протянулась равнина, упиравшаяся в серые с пурпурным отливом горы. Простиравшееся передо мной пространство было покрыто густой травой, там и сям виднелись отдельные группы деревьев и заросли кустарника. Совсем недалеко паслось стадо коров. Пока я изучал окрестности, некоторые из животных время от времени лениво поглядывали на меня, но, быстро теряя интерес, снова возвращались к своей неспешной трапезе. Их шкуры были покрыты густой грубой шерстью, а рога подпилены, как это делают римляне, чтобы избежать возможных травм в брачный период. Их вид заставил мой желудок содрогнуться от колик. Это были домашние коровы, дающие густое сладкое молоко.

Сзади послышался шум, ясно различался стук ударявшихся друг о друга камней. Я быстро обернулся, остро ощущая боль в каждом мускуле своего израненного тела, протестующего против неожиданного и резкого движения. Громоподобный рев неожиданно заполнил все окружавшее меня пространство. Несомненно, эти звуки издавали люди. Нечто холодное и мокрое обрушилось на мое лицо. Открыв рот, я тут же быстро его закрыл, осознав, что был атакован огромной коровьей лепешкой. Лихорадочно стряхивая дерьмо, залепившее мои глаза, я успел заметить две гигантские фигуры, несущиеся ко мне, словно валуны с горы. Чьи-то руки вцепились в мою шею, руку и ногу, подняли, как беспомощного щенка, какое-то мгновение пронесли и затем с силой запустили в свободный полет. Онемев от неожиданности и испуга, ослепленный коровьими дарами, я пролетел несколько метров, а затем с громким всплеском упал в воду.

Ледяная вода, смешавшись с дерьмом, залила мои глаза, уши и нос. Недруги, все еще испускавшие воинственные крики на незнакомом мне языке, остались где-то сзади. Не в силах видеть и даже нормально дышать, я барахтался в воде, мечтая нанести пару удачных ударов, когда они нападут, чтобы прикончить меня.

Но напрасно я ждал еще одной атаки. Понемногу до меня дошло, что меня никто пока не собирался убивать и что глубина лужи, в которую меня швырнули, составляла всего несколько дюймов, а воинственный рев, не прекращавшийся и сейчас, оказался вовсе не боевым кличем, а гомерическим хохотом великанов. Я прекратил бой с тенью и попытался промыть глаза и лицо, понимая, что представляю довольно жалкое и комическое зрелище.

Три гиганта, едва держась на ногах от смеха, стояли у края мелководного водоема, в который они катапультировали меня. Один из них — самый большой — даже согнулся, держась за живот, и жадно хватал воздух, показывая на меня пальцем. Я поймал себя на мысли, что был бы рад, если бы у него начались настоящие колики в желудке.

Больше со мной пока ничего не происходило, так что мне оставалось только принять этих людей за исполнителей Божьей воли и надеяться, что они все же решат сохранить мою жизнь. На меня тоже напал неудержимый приступ смеха, сотрясший все мое тело. Затем меня охватил озноб, я почувствовал, что падаю, и затем почти перестал что-либо ощущать. Последнее, что я услышал, это крик и шлепанье ног по воде, потом меня подхватила рука, но я уже погрузился в немую темноту.

Когда я прибыл в Имейн Мачу, замок короля Конора, Кухулина еще звали Сетанта, он находился далеко отсюда, и о нем никто не знал. Тогда ему было всего восемь лет, но история его рождения имеет большое значение, так что я сейчас хочу об этом рассказать.

У него были глаза цвета серебра.

Когда повивальная бабка Мораг мягкой тряпкой, смоченной в теплом козьем молоке, стерла с его тельца последние следы крови, он открыл глаза и уставился на нее не мигая. Она отшатнулась, держа его на вытянутых руках, будто боясь заразиться неведомой болезнью. Он продолжал спокойно смотреть на нее, потом закрыл глаза и заснул. Его мать тоже спала, что-то тихо бормоча во сне.

Наступила пауза, после которой бабка встрепенулась — так, словно сбрасывала с себя дремоту одолевшую в жаркий полдень, когда еще не вся работа выполнена. «Это просто игра воображения, — сказала она себе. — Ты помогла сотням женщин родить, похоронила нескольких из них — тех, кого не удалось спасти, и вытащила с того света больше десяти рожениц, которые без тебя были бы обречены. Это всего лишь ребенок, такой же, как и все прочие».

Но она знала, что это неправда. Это был вовсе не обычный ребенок, а дитя Дектеры, сестры великого короля Конора, жены Суалдама — главы клана. Кровь вождей и героев текла в его жилах, но ходили слухи, что не только их.

Мораг огляделась и вздрогнула. В комнате кроме их троих никого не было. Разве такое могло бы случиться, если бы дело касалось обычного ребенка? Здесь было бы полно женщин: девушки наблюдали бы за ее действиями, набираясь опыта; молодые матери, хорошо помнившие о своих родах, полные сочувствия, подносили бы теплые полотенца, а женщины постарше, сложив руки на груди, расселись бы по лавкам и давали бы свои бесконечные советы, а все вместе они помогли бы весело и с пользой скоротать время. Все происходило бы совсем не так, как сейчас, когда она оказалась в одиночестве, в полутьме, взаперти в этой мрачной комнате, холодной, как пещера.

Они оставались одни по приказу самого Великого короля. Мораг была приглашена по личному желанию короля из-за боязни посторонних свидетелей в случае возможных неожиданностей. Если бы он приказал ей сделать это, она, вероятно, смогла бы найти предлог для отказа, как поступили другие. Но он не приказывал, а попросил ее об услуге — как друга.

Дектера зашевелилась во сне, издав негромкий стон. Роды были тяжелыми. Она перенесла их, не проронив ни звука, хотя ее тело выгибалось на ложе от боли, словно натянутый лук. Как только ребенок родился и Дектера увидела, что он здоров, она сразу провалилась в сон, полностью опустошенная. Мораг омыла дитя в теплом молоке и приложила его к ее груди. Не просыпаясь, Дектера подняла руки и обняла его. Повитуха осторожно помассировала мягкий живот Дектеры, пока не вышел послед, затем внимательно рассмотрела его, ища признаки болезни или несчастливые метки, но ничего не нашла.