— Кроме пары миллиардов человек, никого, — нашлась она, — а что?

Паркер уставился на нее и медленно вскинул бровь.

— Да нет, ничего, — ответил он.

— Вы слышите шум всех этих машин? Эту махину?! Там все кипит. Там около миллиона индусов, они строчат и кроят как ужаленные.

— Сколько их там точно?

— Да кому какое дело?

— Я же говорю, — раздраженно ответил Паркер. Он вдруг как-то обмяк, сам не зная почему, губы пересохли, и голова его стала такой тяжелой. — Служба пожарной безопасности.

— К нам уже приходили из профсоюза, вот почему я спрашиваю. Они прислали к нам целую армию…

— Ну пожалуйста, — давил на жалость Паркер. — Ответьте мне!

— Послушайте, мистер… — начала женщина и саркастически улыбнулась.

— Они действительно все индусы? — только и смог произнести он.

— Угу. А владелец — иранец. Кеглер Текстайлз в руках арабов, и не верьте другим слухам. Садык весит целую тонну и использует для укладки несколько флаконов геля за раз. И он все время унижает нас: меня и мою подругу Шэрон. Мы здесь единственные белые. И я все время говорю Шэрон, что должно быть место лучше…

Паркер не мог больше это слушать. Ему стало невыносимо жаль этих людей. Казалось, его язык опух, и он был просто не в состоянии пошевелить им. Паркер вцепился в перила и чуть не заплакал, сам удивившись такой своей реакции. Он действительно мог расплакаться. И он не хотел, чтобы кто-то увидел это, но эта женщина была чужой, и в принципе, расплачься он перед ней, это не имело бы никакого значения. И все же надо было идти. И он побежал по старым лестницам вниз, думая на бегу, как это жестоко и опасно.

— Эй, мистер, — слышал Паркер голос женщины сверху, — Мистер, куда же Вы, подождите!

Наступил следующий день, и он почувствовал, что во что бы то ни стало должен пойти на это свидание.

Он точно знал, что именно думала девушка на ресепшне отеля: «Если ты живешь в Эванстоне и останавливаешься в этом отеле в Лоуп, значит, у тебя в жизни что-то не так». Потому что «Блэкстоун» — откровенная дыра, особенно для того, кто создает впечатление вполне респектабельного человека. В Лоуп воздух словно пропитан пылью, а июнь — самое душное время.

Но Паркер просто улыбнулся этой девушке — той самой улыбкой, которая направляла мысли всех клерков в другое русло.

Его улыбка говорила: «Уменя не жизнь, а сплошная сказка».

— Одноместный или двухместный номер? — спросила девушка, стараясь, чтобы это прозвучало максимально нейтрально и корректно. При этом она все еще заполняла карту гостя.

— Двухместный.

Девушка подняла на Паркера глаза.

— Кое-кто присоединится ко мне позже.

«Кое-кто» звучит крайне неуверенно, собственно, как и «присоединится» и «позже». Эти слова не дают достаточной информации, но описывают возможности. Этот кое-кто — мужчина? Женщина? Ребенок? Присоединится — значит немного побудет, останется на ночь или…? А позже — это может быть когда угодно. Паркер с удовольствием смотрел, как девушка из кожи вон лезет, пытаясь казаться крайне объективной и говорить только по делу. Ему нравилось говорить людям многое, не сообщая ни о чем, глядя в глаза.

Он обошел весь номер, чтобы убедиться, что он тщательно убран: открыл занавески, придирчиво осмотрел туалет и ванную, расправил складочки на покрывале кровати. Он взбил подушки, прилег и стал смотреть телевизор, потягивая купленную заранее минералку. Он пролистал новости, какую-то мыльную оперу, испанский канал, репортаж о военных действиях, прогноз погоды и остановился на очередном документальном фильме о жизни диких животных. Он потягивал минералку, ждал стука в дверь и смотрел одним глазом фильм «Нэйшнл Джеогрэфик» о том, как вьет гнездо экзотическая африканская птица. Когда его мысли возвращались ко вчерашнему разговору в так называемом «магазинчике сладостей», он концентрировался на экране телевизора, разглядывая причудливое плетение веток, представлявших собой гнездо птицы, свитое чуть ли не на самой верхушке дерева, а затем саму птицу с красивым длинным хвостом, вытягивающимся в струнку при полете.

Стук в дверь раздался в восемь, и Паркер выключил телевизор, поспешив открыть дверь.

Она была выше, чем он ожидал. На ней было черное платье и красные туфли.

Несмотря на жару шея женщины была обернута шелковым шарфиком, а руки были в перчатках.

— Проходи, — сказал он, и она вошла в комнату, оставив за собой шлейф аромата духов, лака для волос, дезодоранта, а также улиц Чикаго, пыли, выхлопных газов и дыма сигар, которым были пропитаны ее перчатки. Паркеру показалось, что в его комнату попал просто другой мир.

Она прошла через всю комнату, не оглянувшись на него, и только тогда он заметил, что на ее волосах была маленькая шляпка.

— Как тебя зовут?

— Вивьен.

— И твое имя, наверняка, что-нибудь значит?

— Это значит, что моя мама часто ходила в кино.

Ей была совсем не интересна обстановка номера, за свою жизнь она перевидала их множество. Ее интересовал только Паркер, и ей не терпелось начать.

— Садись, — пригласил Паркер.

— Спасибо, я не хочу, — ответила она. В ее голосе улавливались нотки раздражения. Но ему нравилось, как она стояла над ним на этих каблуках.