Крадущийся ужас, нервная дрожь и мурашки, бегущие по коже, ожидают вас в этой жуткой истории о пустыне Игиди. (Первое опубликованное произведение автора).
ОН ПРИШЕЛ из погрузившейся в ночь пустыни; спотыкаясь, шагнул в тесный круг света нашего костра и тут же рухнул на песок. Вскрикнув от изумления, мы с Митчеллом вскочили, ведь одинокие пешие странники - необычное зрелище для пустынь Северной Африки.
Первые несколько минут, что мы возились с ним, я думал, мужчина вот-вот умрет, однако постепенно его удалось привести в чувство. Митчелл держал кружку с водой у потрескавшихся губ незнакомца, при одном взгляде на которого становилось ясно: долго ему не протянуть. Одежда путника превратилась в лохмотья, а кожа на руках и коленях была буквально содрана - судя по всему, он долго полз по пескам. Так что, когда бедняга слабым жестом попросил еще воды, я исполнил просьбу, понимая, что в любом случае время его подходит к концу. Вскоре он смог говорить слабым каркающим голосом.
– Я один, - сказал умирающий, отвечая на первый вопрос, - больше там некого искать. Вы двое, кто вы? Торговцы? Так и думал. Нет, я археолог. Охотник за минувшим, - на мгновение голос его прервался.
– Раскрывать мертвые тайны - не всегда к добру. Некоторым вещам лучше оставаться в прошлом.
Странник заметил взгляд, которым мы с Митчеллом обменялись.
– Нет, я не безумец, - произнес он.
– Выслушайте меня, я все расскажу. Но запомните, оба, - убеждал мужчина так пылко, что даже приподнялся, - держитесь подальше от пустыни Игиди. Не забывайте об этом. Меня тоже предупреждали, но я не придал значения. И угадил в ад... в ад! Впрочем, начну с самого начала.
Имя мое теперь не имеет значения. Я покинул Могадор более года назад и, пройдя предгорьями Атласского хребта, направился в пустыню в надежде отыскать какие-нибудь карфагенские руины, которые, как известно, разбросаны по пескам Северной Африки.
Я провел в поисках несколько месяцев, путешествуя от одной убогой арабской деревушки к другой: сегодня у оазиса, а назавтра - далеко в белой неизведанной пустыне. Чем дальше я углублялся в дикие края, тем чаще встречал искомые развалины: крошащиеся останки храмов и крепостей - почти уничтоженные реликвии той эпохи, когда Карфаген, могучий город-крепость, являлся сердцем империи, охватившей всю Северную Африку. А потом, на поверхности огромного каменного блока, обнаружилось то, что и направило меня в сторону Игиди.
Та надпись на искаженном финикийском диалекте, языке торговцев Карфагена, была достаточно коротка, так что я запомнил ее и могу повторить слово в слово. Буквально в ней говорилось следующее:
'Купцы, не ходите в город Мамурт, что лежит за перевалом. Ибо я, Сан Драбат из Карфагена, в месяц Эшмуна вместе с четырьмя спутниками вошел в сей город для торговли, а на третью ночь нашего там пребывания явились жрецы и схватили моих товарищей. Мне же удалось скрыться. Компаньонов моих принесли в жертву злому божеству города, что обитает там с начала времен и для которого волхвы Мамурта построили величественный храм - подобного не сыскать нигде на земле, и в нем народ Мамурта поклоняется своему богу. Я сбежал из города и оставил здесь это предостережение для любого, кто соберется направить свои стопы в Мамурт, навстречу смерти'.
Вероятно, вы можете представить, какой эффект произвели на меня древние письмена. Я наткнулся на единственный след города, несохранившегося в людской памяти; на последний оставшийся на поверхности обломок цивилизации, что канула в океан времени. И я считал вполне вероятным существование подобного города. Что мы вообще знаем о Карфагене, кроме нескольких имен и названий? Ни один город, ни одна цивилизация, существовавшие когда-либо, не исчезали с лица земли столь бесследно. Римлянин Сципион стер в порошок все храмы и дворцы Карфагена, а землю вспахал и посыпал солью - и над пустыней, где некогда вздымалась столица великой империи, воспарили победоносные орлы Рима.
Глыбу с надписью я нашел на окраине одного из жалких арабских поселений, где и попытался нанять проводника. Но никто не согласился. Я отчетливо видел перевал - просто щель меж возвышавшихся лазурных скал. На самом деле меня отделяли от него многие мили : свет пустыни обладал обманчивыми оптическими свойствами, а потому казалось, будто перевал совсем близко. Без труда отыскал я на своих картах ту горную гряду, оказавшуюся меньшим отрогом Атласского хребта. Пространство за ним обозначалось: 'Пустыня Игиди'. Больше из карт ничего не удалось почерпнуть. Единственное, в чем точно не приходилось сомневаться, так это в том, что по другую сторону перевала раскинулась пустыня, и, отправляясь туда, следует захватить с собой достаточно припасов.
Однако арабы знали больше! Я сулил бедолагам награду, которая должна была казаться им сказочным богатством, и все же ни один не пожелал отправиться со мной, когда я говорил, куда собираюсь. Там никто никогда не бывал; мало того, местные старались особо не углубляться в пустыню в том направлении. Область по другую сторону гор воспринималась всеми не иначе как пристанищем дьяволов и излюбленным местом злобных джиннов.
Понимая, сколь глубоко в аборигенах укоренились суеверия, я более не пытался переубедить их и отправился в путь в одиночку. Припасы и воду несли два тощих верблюда. Три дня плелся я по пустыне под палящим солнцем, а наутро четвертого достиг перевала.
ПРЕЖДЕ ВСЕГО, он оказался всего лишь узкой расщелиной, чье дно загромождали большущие валуны, превратившие проход насквозь в долгую, изнурительную работу. Скалы по бокам возносились на такую высоту, что пространство между ними представлялось обителью теней, шорохов и полумрака. Было уже далеко за полдень, когда я наконец миновал ущелье - и на мгновение остолбенел: по другую сторону перевала пустыня сбегала вниз, в огромную чашу, и в центре этой чаши, на расстоянии примерно двух миль от того места, где я стоял, сияли белизной руины Мамурта.