В кромешной темноте я почувствовал, как ко мне под шубу скользнули немного загрубевшие от работы, но ласковые и теплые женские руки. Губы встретились с губами, и нас охватила страсть. Торопливо срывая друг с друга одежду мы сплели наши тела в немыслимый клубок и растворились друг в друге без остатка. Потом обессилившие, но довольные лежали рядом и болтали о каких-то пустяках. Потом как-то само собой перешли на ее жизнь.

— Не хотела я за него идти, да родители сговорились, куда денешься. Потом дочка Танечка родилась, а мои родители померли разом. И вовсе некуда стало деваться, да еще братишка вот сиротой остался, с нами жить стал. А он не любил меня, бил бывало, а потом и вовсе ушел. Тошно с ним постылым жить было, маетно, братика каждым куском хлеба попрекал. Может, убьют, прости меня господи!

Я слушал безыскусный рассказ молодой красивой женщины, которой захотелось немного тепла и ласки в серой беспроглядной жизни и помалкивал. Наконец ее рассказ подошел к концу, и она переключилась на меня.

— А ты из Москвы?

— Да.

— Никогда не бывала, а теперь и вовсе не погляжу с этой войной проклятой, да смутой. Когда она хоть кончится?

— Теперь скоро, царя вот выбрали, значит смуте скоро конец.

— А сказывали, что царем какого-то немца-басурманина выбрали, правда ли?

— Нет, он православный, — хмыкнул я.

— А ты его видел?

— А как же, как тебя. Да и ты, поди, видала, он же с нами сейчас пришел. Ты как рассветет, ворон не лови, а смотри во все глаза. Так царя и увидишь.

— Ой, да как же я его узнаю?

— Ну, это просто, у кого рожа самая злая тот и царь.

— Правда?

— Конечно, правда, посмотри на меня, разве эти глаза могут соврать?

— Ой, врешь ты все!

Утром, осторожно высвободившись из объятий, я быстро оделся и вышел во двор. Сладко потянувшись, я услышал скрип снега и, обернувшись, увидел невозмутимые лица Никиты Вельяминова и Анисима Пушкарева.

— Вы чего тут?

— Так сон твой охраняем, царь батюшка, — ответствовал стрелецкий полуголова.

— Я вижу как вы охраняете, — пробурчал я, — того и гляди лихие люди украдут государя вашего, а вы лиходеи и знать не будете.

— Грех тебе говорить такое Иван Федорович, нешто тебя потревожил кто, али помешал чему, — скроил умильную рожу Анисим.

— Видел все?

— А чего, дело молодое, а я не такой дурак как твой кравчий или стольники со спальниками-дармоедами. Скоро из царя схимника сделают!

— Анисим! — повысил голос Вельяминов.

— А чего Анисим? Я уже тридцать пять годов Анисим! Когда государыня из Стекольны* приедет, так то совсем другое дело будет, а сейчас оно и не грех вовсе!

— Так все, прекратили базар! Лучше расскажите, от лазутчиков вестей нет?

— Тихо все, государь, не знают воры о том, что мы идем.

— Тогда седлайте коней, нечего засиживаться!

Никита с Анисимом бросились выполнять распоряжение, а я обернулся и увидел, как на меня изумленными глазами смотрит хозяйка двора.

— Чего ты красавица смотришь так, будто чудо какое увидела?

— Они тебя государем назвали, — прошептала она еле слышно.

— Ну, вот видишь, и царя повидала.

— Прости государь, — кинулась молодая женщина в ноги.

— За что простить, али неладно получилось? Поднимайся, давай, застынешь чего доброго. Как зовут то тебя, красавица?

— Настею…

Услышав ее имя, я будто окаменел. Перед глазами проплыли картины прошлого, кабак на окраине Новгорода, схватка с его хозяином, наша жизнь в тереме, потом острог у поганого поля, рассказ Ксении и перекошенное от ужаса лицо Золтана Енеке. Наверное, вид мой в это время стал страшным, и Настя, невольно вскрикнув, отшатнулась от меня и прижалась к бревенчатой стене избы. В этот момент отворилась дверь, и из нее кубарем вылетел растрепанный и босой Сенька и опрометью бросился между нами, загородив сестру.

— Береги сестру, парень, — грустно усмехнулся я и на негнущихся ногах пошел прочь.

Вскочив в седло, я обернулся к своим спутникам и махнул рукой, дескать, трогаемся. Потом, проглотив, наконец, ком в горле спросил у Вельяминова.

— Никита, а коней у воров давеча много ли отбил?

— Да есть маленько, кони вправду сказать неказистые, но с паршивой овцы хоть шерсти клок, а чего?

— А ничего, оставь в сем дворе какую-нито лошаденку, покрепче, потом сочтемся. Будет чем пахать людям по весне, и за-ради Христа, не спрашивай меня ни о чем, а!

— Как скажешь государь, а может…

— Не может!

_____________________

*Стекольна — Стокгольм.

Еще несколько часов скачки и наступит момент истины. Коломна хорошо укрепленный город с мощными каменными стенами. В нем успешно оборонялся от войск Болотникова воевода князь Долгоруков, а когда тот отступал от Москвы еще и разбил его. Правда через пару лет город изгоном взял полковник Лисовский и пленил князя, так что еще посмотрим кто кого. У Заруцкого примерно от трех до шести тысяч казаков. У меня же всего около четырех с половиной. Правда мои лучше вооружены и обучены. Кроме того я сделал все чтобы возможные соглядатаи мятежного атамана видели как я выступил из Москвы с пехотой и артиллерией. Если я все правильно рассчитал, он попытается уйти.