— Да так государь, — заговорил частя и запинаясь старший из них, — как пришло известие, что ты идешь на нас с войском, так буча случилась. Атаман Киря повздорил с Ванькой Заруцким и потребовал свою долю от добычи. Ванька-злодей хотел его зарубать, да большинство казаков за Кирю встали и Заруцкий отступил. Сам отдал ключи от подвалов где добыча нераздуваненая хранилась и велел разделить по чести.

— И дальше что?

— А что дальше, мы пошли в подвалы, вытащили добро, честь по чести его поделили по числу сабель. Киря со своими казаками долю получив, снарядились и в скорости и уехали. Вот.

— А Заруцкий?

— А пропал Заруцкий!

— Как пропал?

— Как сквозь землю провалился, анафема! Не гневайся государь, только как Киря уехал мы рассудили что и прочее добро раздуванить надобно, да так и сделали. А потом кинулись нет нигде Ваньки. Мы сначала думали, что он у царицы в покоях, ан нет! Нет ни его, ни Маринки, ни царевича ее, ни монахов латинских что с ней были. Пропали проклятущие! Тут у нас совсем разлад случился, сначала искали, потом вспомнили что мы и на их долю добро делили. А уж коли они пропали, так не след добру пропадать, надо же поделить по-христиански, чтобы без обиды. Только поделили, а тут Киря вернулся, только без добра и почти без казаков.

Выслушав сбивчивый рассказ парламентеров, я замысловато выругался. Это же надо так хитроумно продумать план, героически разгромить врага, а затем эпичнейшим образом сесть в лужу!

— Вот что казаки, — устало проговорил я, — если хотите жить, то сдавайтесь. Выдадите мне Кирю и тех кто с ним вернулся. Они на меня покушались, их простить не могу, а прочих помилую. Все добро что у вас осталось, сдадите без обману до полушки, за то что намеревались от своего царя обороняться. Кто не хочет к себе домой возвращаться голым и босым, пусть идет ко мне на службу. Я по весне пойду Смоленск воевать, так что возьму всех. Кто не хочет пусть убирается, только пешком и без оружия. Я все сказал, ступайте.

Проговорив это, я отвернулся от парламентеров и выдохнул еле слышно: — «Михальского ко мне!»

Первый настоящий боевой поход у Федора выдался удачным. Сотника Михальского со всеми его людьми присоединили к татарскому полку царевича Арслана. Корнилий был в сем полку царским приставом. Не потому что татарам не доверяли, а просто исстари так повелось, чтобы при них был доверенный человек от государя. Службу всю правили сами татары, так что ни в дозоры, ни в прочие службы люди Михальского не ходили. Когда под Москвой наткнулись на воровских казаков, то в сечу они ходили как и все, да не без прибытка. В бою Федька ссадил с седла стрелою казака, а его холоп Лунька ловко заарканил оставшуюся без всадника лошадь. А когда сцепились с ворами под Коломной, то нашлось и чем ее навьючить. Потерь люди Михальского не понесли и узнав что осажденные казаки запросили пощады были очень довольны и походом и добычей. Но тут прибежал как ошпаренный сотник и велел, бросив всю хурду на коноводов, идти за ним. Пройдя в открытые ворота Корнилий повел их к угловой башне и, велев остальным ждать, зашел внутрь взяв с собой Панина. Помещения в башне были как видно жилыми и покинутыми в спешке. Всюду лежали вещи, многие из которых были женскими и детскими. Сотник внимательно все осматривал, заглядывал под лавки, стучал в стены. Заметив Федькино удивление, сотник пояснил, но так что стало еще не понятнее.

— Мы когда Коломну взяли, то захватили первого воеводу здешнего князя Долгорукова и епископа, а второй воевода заперся в этой башне. Мы двери выломали, а его здесь и нет. Думай Федя, примечай, как то ведь он ушел?

Федьке было, хоть убей непонятно, с кем это его сотник брал Коломну, да еще захватил Долгорукова, которого недавно назначили воеводой в Казань, но он помалкивал и искал. Вскоре его поиски привели к успеху. В углу каменной клети служившей как видно спальней для беглой царицы была маленькая дверь, ведущая в крохотный чулан. Сотник осмотрел его, но, не заметив ничего подозрительного, пошел искать дальше. Федор же приметил крохотный клочок ткани, зацепившийся за щепку между грубо тесаными половицами и хорошенько приглядевшись, обнаружил люк. Вместе с Корнилием они поддели его лезвиями кинжалов и приподняв, увидели подземный ход, в который, хотя и не без труда, мог пройти взрослый мужчина. Кликнув остальных, они запалили факелы и шагнули навстречу неизвестности. Шли довольно долго, так что факелы почти успели прогореть, и вышли за посадом у ничем неприметного куста ракиты. Корнилий и Ахмет внимательно осмотрели следы на снегу и пришли к выводу, что они принадлежат пятерым мужчинам и двум женщинам. Дальше следы привели их в небольшую балку, укрытую со всех сторон от посторонних глаз. На дне этой балки лежал присыпанный снегом мертвец. Вокруг было много следов от лошадиных копыт.

— Надобно лошадей, — задумчиво произнес сотник и неожиданно достал пистолет и выпалил в воздух.

Федор удивился было поступку Михальского, но скоро появились их холопы с лошадьми, и можно было продолжать преследование. «Заранее условились», подумал парень, но ничего ни говоря, вместе со всеми вскочил в седло. Следы, оставленные беглецами, четко выделялись на снегу, и ратники пришпорили лошадей. Скакали долго, пока не начало смеркаться. Не чего было и думать, чтобы продолжать поиски в сгущавшихся сумерках, к тому же все устали и хотели есть. Корнилий ругнулся, и приказал было оставить поиск до утра, но проголодавшемуся Федьке внезапно почудился запах дыма. Ни слова не говоря он тронул сотника за плечо и показал ему направление. Тот поначалу не понял, но потом как видно тоже услышал запах и кивнул. Дальше шли пешком пробираясь в сугробах пока не вышли к ложбине, на дне которой мерцал огонек. Похоже, беглецы готовили что-то на костре. Слышался чей-то говор и, тихонько хныкал ребенок. Повинуясь взмаху руки сотника, преследователи разделились и, не говоря друг другу ни слова, стали окружать беглецов. Вскоре плач прекратился, как видно ребенок уснул. Прекратился и говор взрослых, жмущихся в попытке согреться к костерку. Вокруг сгустилась непроглядная тьма, и лишь неровное пламя освещало лица усталых людей неподозревающих, что они окружены. Федька был уже совсем рядом с ними и, затаив дыхание, ждал сигнала к атаке. Несмотря на напряженное ожидание свист сотника раздался внезапно, и боярский сын вместе с остальными ратниками кинулся вперед. Хотя беглецов застали врасплох, они оказали отчаянное, хотя и безнадежное, сопротивление. Кто-то бросился на Панина в темноте, и по кольцам его байданы звякнуло лезвие. Федька резко отшатнулся махнув чеканом в ответ и тот с противным чавканьем вошел в чью то плоть. Раздался истошный женский крик и тут же заплакал ребенок. Наконец кто-то подбросил сучьев в огонь, и Федор увидел связанного и залитого кровью казака в богатом кафтане, двух католических монахов, и двух валяющихся на снегу убитых, один из которых был с пробитой Федькиным чеканом головой. Еще там было две женщины, одна из которых с ужасом смотрела на них, прижимая к себе плачущего ребенка, а вторая лежала без чувств.

— Пани Марина, — поклонился сотник женщине с ребенком, — обещайте, что не станете бежать, и мы не станем вас связывать.

Та ничего не сказала в ответ, лишь судорожно кивнув. Корнилий как видно счел, что этого довольно и они потащили связанных врагов к лошадям. Перекинув их через седло, они двинулись в Коломну, с трудом отыскивая в темноте собственные следы.

Вернувшись в город уже утром, донельзя усталые и измученные они представили своих пленников перед царем. Государь, поняв кого ему привели, очень обрадовался. Обняв и расцеловав сотника, он снял с себя шубу и накинул ему на плечи. Потом посмотрев на Федьку, усмехнулся и нахлобучил на него свою шапку.

— Никита, — закричал государь своему кравчему, — неси вина и денег награждать буду!

Вельяминов тут же стал наливать вино в серебряные чаши и передавать государю, а тот подавать их всем участникам погони. Те в ответ кланялись и, поблагодарив, выпивали, причем хитрый Ахмет, тут же сунул чару себе за пазуху.

— И правильно, — засмеялся государь, — берите все, жалую!

Каждому участнику погони, включая холопов, достались чаши разного размера и ценности, тут уж кому как повезло. Федьке и Корнилию видимо как начальным людям поднесли золотые, причем сотнику целый кубок. Помимо этого все получили награду деньгами, рядовые по пяти ефимков, Федька десять, а сколько получил сотник, государь не объявлял. Все это время он не обращал на пленников ни малейшего внимания, будто их и не было тут. Наконец, закончив с награждением царь бегло посмотрел на них будто они не вызвали в нем никакого интереса. Так ни слова не сказав, ни Заруцкому, ни Марине государь собрался выйти, и лишь проходя мимо стоящего последним монаха с низко опущенной головой, что-то произнес на каком-то тарабарском языке. Если бы Федька знал латынь, он удивился бы еще больше, потому что государь сказал: