Шрифт:
И падаю.
2
– Ну вот, он уже слегка порозовел…
– Значит, приходит в себя…
Я смутно различаю голоса. Но на сей раз не сквозь дремоту – сейчас вокруг меня какая-то черная бездонная пропасть, непроницаемый мрак, где я покоюсь в блаженном забытьи.
– Месье!
Мне тепло в этом мраке. Тепло и легко, все стало невесомым – и мое тело, и мои мысли. Освобожденный от того и от другого, я перестал быть самим собой. И это непривычное облегчение мне приятно.
– Да откройте же глаза!
Ну вот, опять…
– Откройте глаза!
В словах, обращенных ко мне, я улавливаю тревогу. Стоит ли реагировать?
– Откройте глаза!
Как, уже?
– Умоляю вас, откройте!
Нужно избавиться от этой панической обстановки, и я принимаюсь за дело, чувствуя, что способен выполнить приказ.
– Пожалуйста, откройте глаза!
– Как ты думаешь, он нас слышит?
Ну конечно же слышу. И конечно, открою глаза. Только потерпите немножко, я сейчас… я постараюсь…
– Месье, сейчас не время сдаваться, соберитесь с силами!
По настойчивости голосов я оцениваю, насколько я слаб. Веки меня не слушаются, они налиты свинцовой тяжестью, горят огнем. Чтобы поднять их, нужна сила штангиста. Делаю глубокий вдох и – хоп! – последнее усилие.
Ура!
Меня заливает дневной свет.
На фоне серого неба вижу два склоненных надо мной лица.
– Прекрасно, месье!
– Браво!
– Как вы себя чувствуете?
Пытаюсь что-то выговорить, но мне мешает сжавшееся, забитое чем-то горло. К горлу подступает рвота.
И у меня хватает сил лишь на подобие слабой гримасы.
Лица благодарят меня ответными широкими улыбками.
– Вам не трудно дышать?
Обеспокоенный этим вопросом, я сосредотачиваюсь на дыхательном процессе – вдыхаю, выдыхаю, медленно повторяю то и другое, мобилизуя бока, грудь и нос так старательно, словно впервые изобретаю дыхание.
– В легких боли не чувствуете?
Мотаю головой.
– А в подвздошье?
Реагирую так же.
На обоих лицах написано облегчение. По-моему, я им угодил. Теперь я уже довольно ясно различаю черты моих спасателей: у паренька круглое полудетское лицо балованного ребенка; девушка, бледненькая, хрупкая, внимательно разглядывает меня нежно-голубыми глазами фарфоровой куклы. Как же мне хочется, чтобы они задали новые вопросы, лишь бы доставить им удовольствие!
– Вы можете говорить?
Хочу сказать «да», но слово застряло где-то в глотке. Как странно! Мне все же удается выдавить:
– Мгм…
Этот невнятный звук – максимум, что мне удается произнести. Собственно, меня это не тревожит. Зато по лицам ребят видно, что им этого мало.
– Не обижайтесь, месье, но скажите: в обычное время вы способны говорить?
Я улыбаюсь.
– То есть вы подтверждаете, что в нормальной жизни вы не немой?
Улыбаюсь еще шире.
– Значит, это просто шок.
– Или боль…
– …которая мешает вам говорить?
Я размышляю, потом поворачиваюсь к пареньку, который сказал о шоке.
– А вы можете встать на ноги?
У меня нет никакого желания становиться на ноги. Но я догадываюсь, что для обоих молодых, сияющих добротой лиц это крайне важно. И поэтому препоручаю свое тело сознанию и пробую распрямиться.
Чужие руки помогают мне сесть.
– Браво!
– Замечательно!
– Продолжайте!
– Давайте-ка теперь встанем!
– Не паникуйте, не бойтесь ничего, мы вас поддержим.
Господи, как давно со мной не обращались так заботливо!
И я решаю встать, мобилизовав всю свою волю, как некогда, в шестилетнем возрасте, перед первым прыжком в воду.
– Держитесь!
Ноги мои подгибаются, колени дрожат, руки бессильно обвисли, но ангелы-хранители подпирают меня сзади… и вот я уже стою.
То, что я вижу перед собой, повергает меня в ужас: осколки стекла, деревянные щепки, мусор, тела на земле – одни стонущие, другие уже накрытые с головой, догорающий гроб, вокруг которого суетятся пожарные, искореженный катафалк, разбитые витрины, облако пыли; всюду бегают с носилками санитары, отъезжают, одна за другой, машины «скорой помощи», полицейские огораживают место происшествия, криминалисты фотографируют, а поодаль, за натянутыми лентами, скапливается плотная толпа зевак. Ноздри щиплет от едкой вони горелой резины. В воздухе порхают, упорно не желая оседать, серые хлопья пепла. Меня оглушают шумы – стоны раненых, окрики полицейских, плач детей, улюлюканье автомобильных сирен. В следующую секунду я понимаю, что произошло. Площадь Карла Второго никогда так не выглядела – бомба разворотила все.
Мои спасатели чувствуют, как я потрясен.
– У вас были при себе какие-нибудь вещи?
– Ваши вещи при вас?
Я мотаю головой.
Не могу отвести взгляд от гроба. Пытаюсь представить себе, что стало с человеком, виновником этого катаклизма, но беготня полицейских, кучи обломков, дым, трупы под простынями и всеобщая суматоха мешают мне что-либо разглядеть.
И внезапно я замечаю на мостовой руку, оторванную по плечо.
Это его рука. Из солидарности ощущаю боль в своем ушибленном плече.