Виктор широко улыбнулся: он догадывался, что она хочет сказать. Это будет ответ. Ведь говорил же он в последний вечер встречи, что уже не может жить без нее, что хочет всегда быть вместе, хочет, чтобы она стала его женой. Оля тогда ничего не ответила, а вот теперь!.. Ну, а если она не согласится?! Улыбка сразу же сбежала с лица Виктора. Он снова принялся за письмо.

Нет, письмо было хорошее, теплое.

«Согласится!» — подумал Виктор.

Он опустил руку с зажатым письмом и с глупо-счастливой улыбкой смотрел на набегающие на берег мелкие волны. И видел он не море, не волны, а словно чуть-чуть припухшие Олины губы, задорно вздернутый носик, русые пушистые волосы, ее с солнечными искорками глаза.

— Чего ты такой грустный? — спросил Шорохов Бондарука и сам удивился бестактности своего вопроса. Эти дни, полные опасностей и тревог, сблизили молодых офицеров, между ними стало зарождаться чувство настоящей дружбы. Однажды они лежали, отдыхая, в комнате. День угасал, в окна проникал тот призрачный полумрак, когда еще видно, но линии становятся нечеткими, предметы словно расплываются. В отдалении звучали переливы баяна, песни, смех, — там веселились вместе с молодежью стройки неразлучные друзья Кузьмин и Коваль. Шорохов и Бондарук лежали и мечтали вслух. Бондарук рассказывал, что он работает сейчас над прибором, который позволил бы не только обнаруживать, но и видеть предметы под землей, хотя бы на небольшой глубине.

— Проблема, в основном, решена, но прибор пока получается слишком громоздким. Его надо на автомашине возить, — сказал Бондарук. — А хочется сделать его портативным…

Шорохов тоже рассказывал о своих мечтах, и все его планы неизменно были связаны с Олей.

— Не получилось у меня личное счастье, — глухо сказал Бондарук.

— Почему же? — заинтересованно спросил Шорохов и даже приподнялся на локте, пытаясь разглядеть лицо товарища, но в сгустившихся сумерках было видно только призрачное пятно.

— Разлюбила меня моя подруга, ушла к другому… Все время хожу на грани жизни и смерти, а тут еще этот прибор. Каждую свободную минуту ему отдаю. Ей стало скучно… Вот и разлюбила. Может быть, она и по-настоящему не любила… Ведь я видишь какой…

И хотя было темно, Шорохов ясно представил себе лицо Бондарука и подумал: «Да, неказист…».

— И жизнь у меня какая-то нескладная, — продолжал Василий Николаевич. — Все время работа. И еще: пришлось мне как-то слушать одного лектора. Об электронике читал. Решил после лекции проконсультироваться у него, а он в электронике ни в зуб ногой. Надергал абзацев из популярных брошюр, и все. А говорит, как соловей, — заслушаешься… Я даже о том, что знаю, рассказать не могу. Слова получаются какие-то тяжелые, словно каменные глыбы… Любил я свою бывшую жену, очень любил. А начну ей бывало об этом говорить и сам чувствую, что нескладно как-то получается…

Бондарук замолчал. Шорохову захотелось утешить товарища, но он не знал как и тоже молчал. Так они и лежали в темной комнате, каждый думал о своем, пока не пришли матросы.

Теперь же он додумался спросить, почему грустный.

«Ведь ясно почему! Мне письмо пришло, а ему никто не пишет и не напишет…», — думал Шорохов.

— Ну, пойдем, посмотрим, что там такое, — показал он в дальний угол бухты.

Они перетащили надутую шлюпку с берега на воду, и Шорохов, войдя в нее, сел на круглый борт и взял в руки весла.

— Ждут на стройке этот сейнер, — заметил Бондарук, тоже садясь в шлюпку, — он металлические конструкции везет. На автомашинах по узкой горной дороге доставить их оказалось невозможно.

Сейнер, между тем, дошел до середины бухты и заглушил мотор. Матросы отдали якорь, а затем от борта отвалила шлюпка, в которой сидело четыре человека — вся команда. Шорохов тоже оттолкнулся от берега, но не успел он сделать несколько гребков, как на месте сейнера взметнулся огромный гриб огня, дыма и водяной пыли; взрывная волна опрокинула шлюпку, высокий водяной вал выбросил ее на берег.

— Мина! — побелевшими губами прошептал Бондарук.

— Как же она сюда попала?!

— Немцы оставили…

— Так почему же раньше на ней никто не подорвался? Ведь сюда часто заходят катера и рыбацкие сейнеры.

— Мина донная, неконтактная, магнитная или магнитно-акустическая. Раньше не подрывались потому, что не вышла установленная кратность, а может быть, слабо магнитное поле — ведь у сейнеров корпус деревянный. А на этом видел сколько металла было! — торопливо объяснял Бондарук. — Надо немедленно доложить командованию!..

Взрыв в бухте Тихой разнесся далеко. Буквально через несколько минут после звонка Бондарука об этом знали не только командные части, но и командующий флотом.

Утром в бухту пришел катер и водолазный бот. С них сошли на берег капитан третьего ранга Рыбаков, командир группы водолазов старший лейтенант Обуховский и старшина бота мичман Иван Матвеевич Довбыш. Офицеры и мичман сразу же собрались в комнате, где расположились моряки-минеры.

— Командование поставило перед нами задачу, — начал Рыбаков, — очистить бухту. Это нужно не только для того, чтобы обезопасить стройку. Вы видели, что сделал вчерашний взрыв…