–  Не пыль это, - прошептал Жухов, - а валуны, куски скал…

И тут долетевший, наконец, звук взрыва потряс тайгу. Колыхнулась земля. Из чайника выплеснулась вода и забегала дробью по раскаленной плите. Медвежонок юркнул под стол, плюхнулся па живот и закрыл лапами глаза.

–  Осторожно!
– закричал Жухов и схватил ребят за руки.

Они сами увидели опасность. Несколько пылинок, отделившись от шлейфа, вычертили в небе огромную дугу и теперь, казалось, падали на лагерь геологов. С каждым мигом, увеличиваясь в размерах, они превращались в серые скальные глыбы и ударялись друг о друга. Летели сухие искры.

Жухов крепче сжал руки ребят, приготовился вместе с ними отскакивать в сторону. По наклонной линии глыбы со свистом прошли мимо метров за триста от стойбища.

Постепенно небо очистилось. Черная шапка уплыла за горизонт и утянула за собой хмурые сырые тучи. Выглянуло солнце. Наступила тишина. Застрекотали кузнечики.

–  Жухов, а Жухов, ты нас-то отпусти, - сказал Петька.

Он тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, разжал руки.

–  Заволновался я что-то. Взрыв мне не понравился. Разброс большой. Взрывчатки переложили, а может, верхняя мина рановато сработала.

–  А что может случиться?

–  Люди могли попасть под камнепад.

–  А почему заранее не ушли?

–  Подрывники, Таня, дальше конца провода уйти не могут.

С тропы донесся цокот копыт. Заколыхались кусты. Полетела с листьев роса. На поляну выскочила Житуха. Губы и удила в клочьях белой пены. Глаза дикие. Увидела Жухова и тревожно заржала. Человек, почти лежащий в седле, сполз на землю, сбросил с головы капюшон. Таня едва узнала парторга Ивана Ивановича. Посиневшие губы прошептали:

–  Беда. Колесникова завалило.

Жухов подскочил к парторгу:

–  Он живой?

–  Все живые. Колесникова вытащить не можем. Щель узкая, и камень обвязать не удалось.

–  А я пролезу?
– спросил Петька.

–  За тобой и приехал.

Жухов молча забрал повод из дрожащих стариковских рук и скомандовал:

–  Жмыхин, в седло. Котельникова, парторгу горячего чаю. Побольше сахару.

Житуха понеслась к месту взрыва. В седле сидел Петька. Позабыв о своем радикулите, Жухов бежал рядом. Правой рукой он держался за стремя. Иван Иванович стоял на высоком пне и смотрел вслед, пока они не скрылись за темным ельником.

Из-под крыши вылетел стриж. Взвился в синее небо. Пронзительно закричал. И тотчас из расселин понеслись к нему черные стрелы птиц. Стая стрижей, почти не махая крыльями, закружилась в синеве.

Иван Иванович тяжело сошел с пенька.

–  Танюша, накапай валерьяновки, в кухне на полочке стоит.

Таня опрометью бросилась в кухню. Когда прибежала обратно, Иван Иванович лежал на траве. Таня зубами вытащила из флакона резиновую пробку, накапала лекарства заболевшему прямо в рот. Схватила ковшик, плеснула туда воды.

–  Ну как сердце?

–  Проходит. Видишь, какой я нынче геолог. Такое у меня было на острове Волчьем. Чуть-чуть богу душу тогда не отдал. Едва отдышался.

Таня вспомнила схему Самоволина с надписью о гибели бойца Вещева, свидетеля третьего варианта.

–  А он где, Волчий?

–  Здесь, выше по течению.

–  Вы его обследовали?

–  На него, Танюша, опора железнодорожного моста встанет. Там мы шурфы били, или, попросту сказать, ямы копали до коренной породы. У меня сердце и забарахлило. Думал, вторая могила на острове появится.

Таня насторожилась:

–  А что, Иван Иванович, там уже кто-то умирал?

–  По нашим местам, Танюша, еще при царе прошла экспедиция под шифрованным названием «Багульник». На острове Волчьем у них погиб геолог. Беднягу там и схоронили. Вместо памятника высокий камень поставили, а на нем стрелку вырубили в виде молнии.

–  А почему такую стрелку?

–  Личный знак, Танюша, начальника погибшей экспедиции…

Слушая парторга, Таня подумала, почему же Казимир Самоволин о стрелке нигде не упомянул.

Иван Иванович встал, прошелся вокруг стола, сел на скамейку:

–  Как-то с Колесниковым мы забрались в такое поднебесье - аж дух захватывало. Смотрим вниз между облаков, карту составляем и хвастливо думаем: до нас нога человека здесь не ступала. К вечеру закончили составлять планшет и решили заночевать. А Вячеслав, он же, Таня, в душе поэт, и говорит мне: «Давай, Иван Иванович, оставим здесь свой знак». Берет он молоток и пробирается к голубой лазуритовой глыбе, кричит мне: «Ночь протыкаю, а выбью надпись: «Впервые здесь ступила нога…» И умолк. Оглядываюсь. Сидит на корточках и что-то рассматривает. Подошел к нему, гляжу, а на глыбе стрелка выбита в виде молнии. Почти на тридцать лет опередил нас Петр Андреевич Ельников, начальник тогдашней экспедиции. Смутился Колесников и до утра молчал…