Это свидетельство особенно ценно, поскольку принадлежит одному из самых непримиримых противников министра финансов: он критиковал Витте и после его отставки. Действительно, незаменимость Витте в необычайно сложной политической обстановке стали осознавать уже в начале 1905 года. «Из всего внутреннего хаоса выплывает… хитрая, вероломная и умная фигура Витте», – писал в те дни в своем дневнике сенатор граф А.А. Бобринский [156] . Аналогичных взглядов придерживался и П.А. Буланже, известный публицист и переводчик, который в частном разговоре в доме Л.Н. Толстого отмечал, что «Витте честолюбивый, но он единственный, который годится к этой должности. Тут нужно сочетание ума, смелости, хитрости» [157] .

В сентябре 1905 года Витте вернулся из Портсмута (США), где ему удалось заключить мирный договор с Японией. Американское общественное мнение прониклось симпатией к Сергею Юльевичу, и «мистер Уайт», как его там называли, стал в США настоящим героем [158] . Однако в России его возвращение не вызвало того восторга, на который, казалось бы, мог рассчитывать «Портсмутский герой». М.О. Меньшиков в «Новом времени» описал тот холодный прием, который ждал главу российской делегации в Петербурге: «Судя по приветствиям в Америке, заслуги С.Ю. Витте оценены в противоположном полушарии лучше, чем в своей стране. ‹…› В России он встретил холод и равнодушие, плод отсутствия в нашем обществе политической воспитанности» [159] . Хотя публицист негативно относился к заключенному миру, считая его преждевременным, тем не менее он высоко оценил «крайне искусный такт, проявленный в чуждой Витте дипломатической области и увенчавшийся блестящим успехом» [160] .

Столичное общество взволновали не столько международное признание и победа Витте, сколько пожалование ему царем графского титула в награду за выполнение возложенного поручения. А.А. Половцов отметил 15 сентября в дневнике: «Витте пожалован в графы. Это известие очень волнует петербургскую публику, не исключая моих товарищей по Государственному совету…» [161] Московский голова князь В.М. Голицын в тот же день записал свои впечатления о настроениях в обществе: «Все более говорят о том, что он станет во главе Кабинета министров с Министерством внутренних дел. Как бы и где бы то ни было, а он еще себя покажет» [162] . Иными словами, именно репутация послужила одной из главных причин нового призыва графа Витте к власти. Хотя у общества не было иллюзий относительно его моральных качеств, основными критериями при оценке сановника являлись исключительный масштаб его личности и выдающиеся способности.

Деятельность Витте во главе Кабинета министров (1905–1906 годы) всесторонне рассмотрена историками, и нет необходимости обращаться к фактической стороне дела [163] . В центре моего внимания – репутация Витте, его действия в борьбе за общественное мнение в условиях революции и влияние этих действий на последующие репрезентации реформатора.

21 октября 1905 года, вскоре после издания Манифеста 17 октября, министр решил провести переговоры с оппозицией и пригласить наиболее авторитетных ее представителей в правительство. В переговорах в итоге участвовали видные деятели либерально-земских кругов: председатель Московской губернской земской управы Ф.А. Головин, будущий лидер партии «Союз 17 октября» А.И. Гучков, профессор Московского университета Ф.Ф. Кокошкин, один из лидеров земского движения М.А. Стахович и др.

Витте имел все основания надеяться на поддержку своего политического курса, рассматривая манифест как серьезную уступку со стороны власти. К своему удивлению, он не услышал от делегации ничего, кроме неосуществимых в тех политических условиях лозунгов. Наиболее радикальные либеральные деятели требовали созвать Учредительное собрание на основе всеобщего избирательного права для выработки конституции и объявить политическую амнистию. Встреча разочаровала и делегатов: премьер дал понять, что власть считает эти шаги преждевременными.

В те же дни состоялась встреча Витте с П.Н. Милюковым, в ходе которой будущий лидер кадетов объяснил премьеру причину сдержанности общественных деятелей. «Общество знает ваше прошлое, и общество вам не верит, – заявил он. – Оно не знает того, на что вы имеете полномочия и на что не имеете. Но оно, естественно, опасается, что известные обществу деятели будут использованы только для прикрытия, как ширмы, за которыми будут делаться дела, которые общество одобрить не может». «Но как добиться доверия общества? – возражал граф Витте. – Ведь доверие это может быть получено только делами, а для того, чтобы дела эти были, уже нужно иметь общественное доверие и общественное действие?» [164] Милюков порекомендовал премьеру образовать временный кабинет, «деловое министерство», что тот и сделал [165] .

Были в обществе и те, кто полагал, что нужно постараться достигнуть согласия с правительством, невзирая на лица. В ноябре 1905 года на земско-городском съезде октябрист А.О. Немировский провозглашал: «Когда вспыхнул пожар, его надо тушить, не раздумывая над средствами. Не время заниматься оценкой деятельности графа Витте. Важно его положение, а не его личность. Нужно знать, что ему приходится вести войну на два фронта – и против реакции, и против крайних партий. Ему нужна поддержка со стороны общества, и мы должны ему дать эту поддержку» [166] .

Устойчивая дурная репутация Витте усложняла ему задачу достигнуть взаимопонимания с оппозиционной общественностью. Недоверие к Витте испытывали и представители столичной бюрократии. Показательны воспоминания графа И.И. Толстого, которого Витте пригласил в свой кабинет на должность министра просвещения. Принять это предложение оказалось для графа Толстого совсем не легко: «Сам Витте внушал мне мало доверия: отдавая дань справедливости его уму и ловкости, мне казалось, что он должен быть человеком беспринципным, фальшивым и честолюбивым» [167] .