Понятно, что бурные события сентября – октября 1939 г. нашли заметный отклик среди личного состава Красной армии. Военнослужащие обсуждали между собой новое стратегическое положение СССР и высказывали разные мнения. Уже 18 сентября преподаватель военно-воздушной академии РККА полковник Плешаков полагал, что «теперь мы, освободив Белоруссию и Украину, должны будем подумать о выходе к Балтийскому морю, тем более что в Литве тоже есть бывшие белорусские территории, теперь можно нажимать и на Румынию, она быстро отдаст Бессарабию» [307] . По мнению преподавателя Академии Генштаба комбрига С.Н. Красильникова, высказанному 20 сентября, «город Вильно возвращать Литве не стоит, надо на этой территории создать Литовско-Советскую Республику, а потом присоединять всю Литву» [308] . Профессор Академии Генштаба комдив Д.М. Карбышев тогда же полагал, что «сейчас наше положение такое, что можем делать, что захотим, такие государства, как Эстония, Латвия и Литва – должны быть включены в состав какого-либо большого государства. Давно доказано, что маленькие страны самостоятельно существовать не могут и являются только причиной раздора» [309] . В тот же день сотрудник Химического управления РККА капитан Ревельский задавался вопросом: «Интересно, как будет теперь решаться вопрос с Литвой. Видимо, Литва здорово боится и, вероятно, Англии и Франции служить больше не будет. Не мешало бы теперь ликвидировать Эстонию, Литву, Латвию, чтобы они не мешали всякими интригами СССР и вместе с тем мы имели бы порты на Балтийском море» [310] . По мнению сотрудника Генштаба Светлова, «нужно занять территории Эстонии, Латвии и Литвы, так как это территория наша» [311] .

Сообщая о настроениях военнослужащих, политуправление 7-й армии 9 октября докладывало, что «заключение советско-латвийского пакта о взаимопомощи в частях армии встречено с величайшим одобрением». Однако отдельные военнослужащие высказывали «неправильные» мысли. Так, красноармеец 10-го батальона связи 2-го стрелкового корпуса Титов заявил: «Теперь нам делать здесь нечего, раз с Латвией заключен договор о взаимопомощи, а жаль, что на нашу долю не выпало счастья быть освободителями, как частям Белорусского и Киевского округов». По мнению командира роты 659-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии лейтенанта Гордиенко, «напрасно мы долго ждали, и стояли здесь пока Латвия одумается. Надо было бы без промедления идти и установить там Советскую власть» [312] .

Заключение советско-литовского договора о взаимопомощи также вызвало среди военнослужащих 3-й армии Белорусского фронта ряд «неправильных» высказываний. Так, в 27-й танковой бригаде 15-го танкового корпуса «много бойцов и командиров задают вопросы о том “Как будет в Вильно и Виленской области с лицами, принимавшими участие в рабочей гвардии, коммунистами, революционно-настроенными товарищами, с крестьянами, разделившими землю, т. е. не будут ли литовские власти применять к ним репрессии после нашего ухода”» [313] . По мнению члена ВКП(б) старшего лейтенанта Абрамова, «раз решило правительство о передаче Вильно и области – это правильно и выгодно СССР, но все же жаль местных крестьян и рабочих, выходит, что мы их обманули» [314] . Беспартийный красноармеец Крючков тоже говорил: «Я согласен, что передача Вильно и области Литве – это правильно, но я не согласен никогда с тем, что мы бросили на разгром рабочих и крестьян, опять помещики начнут издеваться над крестьянами» [315] . Младший лейтенант батальона связи Дубинин считал, что «воевали, воевали, многие головы сложили за Вильно, а сейчас передаем его Литве» [316] . 19 ноября младший командир 208-й авиабазы Сиванко высказал мнение, что «правительство сделало неверно, отдало город Вильно Литве. Бойцы и командиры свою кровь проливали, а теперь все отдали». Красноармеец стрелкового батальона 58-й авиабазы Черкасов заявил: «Я не согласен с тем, что Советское правительство отдало Виленскую область Литве. Наши войска воевали, несли потери, а правительство отдало завоеванное фашистам» [317] .

19 сентября мастер завода «Компрессор» Петров направил письмо Молотову, в котором писал: «Мнение всех, Прибалтика должна быть наша, пусть прибалтийские государства войдут в качестве равноправных республик в нашу семью. Не надо забывать, что много крови пролито русской за прорубание окна в Европу. […] Ждать нечего, если надо – все пойдут в большой бой» [318] . Интересно отметить, что сведения о советском военном нажиме на Эстонию были известны уже в то время. Так, преподаватель Военно-медицинского училища батальонный комиссар Г.М. Иконников, читая в начале 1940 г. лекции студентам 5 курса Ленинградского автодорожного института, излагал эти события следующим образом: «На Эстонию с нашей стороны был оказан военный нажим с предоставлением несколькочасового ультиматума, что если не примет предложение Советского правительства, то по истечении установленного срока наша Красная Армия оккупирует эстонскую территорию. После такого ультиматума министр иностранных дел Эстонии Сельтер прилетел на самолете в Москву для подписания пакта. Ввод наших частей Красной Армии в прибалтийские государства аналогичен такому примеру, как пустить приятеля в свою квартиру, который, сначала заняв одну комнату, затем захватит всю квартиру и выживет из нее самого хозяина». За подобную «информацию» Иконников был 24 марта 1940 г. исключен из членов ВКП(б), а его делом занялся Особый отдел ГУГБ НКВД [319] .

Довольно точную оценку дипломатических достижений Советского Союза в Прибалтике по горячим следам событий дала советская пресса. Так, в опубликованной в газете «Правда» 3 октября статье отмечалось, что «советско-эстонский пакт о взаимопомощи, предоставляющий Советскому Союзу право иметь базы военно-морского флота и несколько аэродромов для авиации на островах Эзель и Даго и в городе Балтийский порт, исключает возможность использования Эстонии в качестве плацдарма против СССР. Советско-эстонский пакт резко изменяет соотношение сил на Балтийском море и дает Краснознаменному Балтийскому флоту широкую возможность обеспечить безопасность советских берегов. В то же время советско-эстонский пакт обеспечивает безопасность и самой Эстонии» [320] . По мнению газеты «Правда», «советско-латвийский пакт о взаимопомощи является подлинным вкладом в дело мира на Балтийском побережье, коренным образом изменяя стратегическое положение СССР на всем Балтийском морском театре. Советско-эстонский и советско-латвийский пакты о взаимопомощи предоставляют СССР важные стратегические позиции, дают широкую возможность обеспечить не только оборону подступов к Финскому и Рижскому заливам, но и возможности активных действий на Балтике против всякой агрессии, в защиту независимости и суверенных прав Прибалтийских государств, в защиту СССР» [321] . После подписания советско-литовского пакта о взаимопомощи, в передовой статье газеты «Правда» отмечалось, что «этим договором с Литвой, как и заключенными ранее договорами с Эстонией и Латвией, Советский Союз обеспечивает безопасность своих границ и укрепляет еще больше свою оборону. Советский Союз устраняет угрозу, существовавшую для слабо защищенных соседних с СССР государств со стороны империалистических держав. Так складывается железный пояс советской обороны во всей Прибалтике. Так создается прочный мир на востоке Европы» [322] . Помимо того, что все эти публикации вполне адекватно отражали реальные процессы в Прибалтике, они также задавали «правильную линию» в пропаганде этих внешнеполитических вопросов.

Оценивая заключенные договоры со странами Прибалтики, Сталин в беседе с секретарем ИККИ Г. Димитровым 25 октября заявил: «Мы думаем, что в пактах о взаимопомощи (Эстония, Латвия и Литва) нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого нам надо выдержать – строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают!» [323] . В этой связи представляется вполне справедливым мнение Е.Ю. Зубковой, которая отметила, что «вместе с тем, очевидно, что в сентябре – октябре 1939 г. никакого детального «плана» советизации стран Балтии у Сталина еще не было. Его заявления на этот счет – скорее декларация о намерениях, тогда как вопрос о формах и сроках их осуществления оставался пока до конца неясным» [324] .

Настроения в Прибалтике в связи с заключением договоров с СССР были противоречивыми. Тогда как простые люди в основном либо поддерживали политику союза с Москвой, либо относились к ней индифферентно, правящие круги Эстонии, Латвии и Литвы относились к заключенным договорам отрицательно, но старались в публичных выступлениях не афишировать это. Так, в ночь на 29 сентября 1939 г. эстонские дипломаты сообщили американскому посланнику в Эстонии и Латвии содержание советско-эстонского договора, указав при этом, что «эстонское правительство испытывает удовлетворение от того, что условия не столь тяжелы» [325] .

29 сентября германский посланник в Таллине сообщал в Берлин содержание эстонско-советского военного соглашения, которое вызвало в правительственных кругах огромное облегчение, так как «существование эстонской государственности, как полагали, находилось под серьезной угрозой. В правительственных кругах связывают происшедшее вчера неожиданное смягчение советских требований с влиянием министра иностранных дел Германии на Молотова и Сталина. Это вызвало чувства глубокой благодарности к Германии, которое, в частности, выразилось в том, что заместитель министра иностранных дел посетил меня сегодня утром в миссии для того, чтобы высказать слова признательности. Беседа с ним, а также с другими лицами из правительства и вооруженных сил, показала, что Эстония подписала договор о военном союзе лишь в результате сильного давления и во избежание грозящего уничтожения. Несмотря на вытекающую из этого одностороннюю привязанность к Советскому Союзу, огромное значение придается хорошим отношениям с Германией. Она рассматривается посвященными – общественности не известно о позавчерашних требованиях Советского Союза – как единственная держава, чье влияние спасло страну от советского нажима и которая одна в будущем также может защитить от этого. Однако частично дает себя знать страх, что русские могут в скором времени силой добиваться новых требований особенно, если Германия окажется связанной на Западе или ослабнет» [326] .