Пока любовь в себе хранит.

Младенец, вставший из пеленок,

Готовый к взрыву динамит.

В. Евграфов

Я для признанья не нашел слова.

Язык бессилен мой, как окунь снулый.

Но я не сник, а прокричал: "Уа!"

Гляжу: остановилась... оглянулась...

Ее улыбка - луч, сквозь толщу льдин

пробившийся. Невзгоды, трепещите!

Ведь я, поэт, в любви непобедим...

Хотя, признаться, малость беззащитен.

Пасует мудрость самых толстых книг,

брутальность сердцеедская лихая,

когда за мой линялый воротник

она слюнявчик ласково пихает.

И я порой сдержаться не могу

и чувствую себя, как жалкий узник,

когда она твердит: "Агу-агу?" -

И норовит напялить мне подгузник.

И сразу забываются слова.

Пеленки... Чепчик... Теплые рейтузы...

И я ОРУ. Ору свое "уа".

И все же счастлив... счастлив я, братва, -

Не каждый получает в няньки музу.

Путешествие

И если б слезинка (невидима глазу!)

Сумела пролиться в бездонное море -

Она поглотила бы резво и сразу

Оплот романтизма на мягком просторе.

<...>

Бунтуя, сознание трезвости гордой

Прорвется сквозь бронь непролитой слезинки.

Обрушится айсберг беспечною мордой

На острые камни родимой кровинки.

В. Евграфов

Я мастерил не плот - оплот

из романтических берез,

задумал плыть по морю грез

в родной поэтам Камелот.

Но подстерег меня курьез:

какой-то дьявол плот занес

не в море грез, а в море слез.

Была ли карта неточна,

была ль головушка пьяна,

была ли муза влюблена

в бродягу встречного - дельфина,

но горе я испил до дна,

хотя привык - вискарь и вина.

А муза пялилась картинно,

в глазах туман и в лохмах тина.

Эх, смастерил бы Буратино,

Бродил бы с ним, слагал - и вот

меня признал бы Камелот

любимцем общим. И Артур

мне предложил гастрольный тур...

А что сейчас?

Я на плоту

несчастья, как похмелья, жду.

Вояж к мечте уже не мил.

Вокруг, на много сотен миль,

лишь морды айсбергов циничных.

Я трезв.

О, реализм, ты бич мой!

Чужой?

Личинка-любовь разобъет микроскопы

И вырвется в космос - на взрыв мирозданья.

В. Евграфов

Он выполз на волю, червяк-переросток.

И в кукиш свернулся, и выцедил: "Оп-па!

Что, спекся, болезный? Дай разуму роздых".

И стал методично громить микроскопы,

и по полу стал разливать реактивы,

и в лужах плескаться, цинично балдея...

Дымило ужасно. Воняло противно.

Он едко гнусавил: "Пустая затея!

Научный ваш опыт не стоит личинки,

которая сгинет бесславно в процессе.

И вы - не мужи, вы всего лишь мужчинки.

А ваши претензии попросту бесят.

В своих кабинетах корпите годами,

как будто весь мир осчастливить готовы.

На даче жучары картошку сглодали,

а дома - ни мяса, ни риса для плова.

Жена без сапог, ну а ей бы машину,

Чтоб грязь не месить и обувку не портить.

И кто на квартирку на новую ордер

давно обещал? Да не ты ли, вражина?!

Глазищи свои за очками упрятал...

вы все тут бесстыжие, все - нищеброды!"