Я вздохнул и вышел к Дайлис. Она уже привела себя в порядок.

— Я слишком резко говорил, — сказал я, насколько возможно приближаясь к извинительному тону. — Можно я теперь пойду домой и все обдумаю?

Дома я много думал, и не все мои мысли были приятными. Дайлис, я был уверен, специально рассчитала так, чтобы я в конце концов согласился и она заполучила бы детей, не обогащая никаких адвокатов, что само по себе рискованно. Так не бывать же этому! — клялся я. Однако же в одном Дайлис была права: Глория, Джед и Билли — это и ее дети тоже. Более того, они сами это знали.

На следующий день я позвонил ей.

— Хорошо, я согласен на разделение. Неделя у мамы, неделя у меня.

— А там посмотрим, как пойдет.

— Посмотрим, конечно. Все посмотрим.

Помните картину у меня на стене? Ту, где мужчина, дети и мебельный гарнитур из трех предметов? Я начал работать над ней рано утром в первый День Подарков после отъезда Дайлис. По телефону мы договорились, что начало «двудомной» системы отложим до после рождественских каникул. Меня это устраивало, но вот насчет самого Рождества мы здорово поцапались.

— Дети должны провести Рождество со мной, — сказал я. — Они так привыкли.

— Это нечестно! — запротестовала Дайлис. — А как же моя мама?

— Что твоя мама?

Не могу как следует описать Берил Дэй, которая, надо думать, в молодости провела чересчур много времени в компании Бетт Дэвис[5]. Рэймонд, ее муж и отец Дайлис, суровый финансовый консультант, умер от инфаркта за год до рождения Билли, приведя в действие пункт своей образцовой страховки на стоянке бензоколонки в Саут-Миммсе.

Дайлис изложила ситуацию:

— Мама приезжает на Рождество к нам с Крисом в Далвич. В первый раз. И если она не увидится с детьми на Рождество, то придет в ярость. Тебе не кажется, что в последнее время у нее и так было много огорчений?

— Ну, а у моих родителей, видимо, не было ни одного.

Джордж и Лана, мои родители, очень тепло относились к Дайлис и очень болели за своих внуков.

— Твои сильнее, — отразила удар Дайлис, — и справятся.

Это, в общем, правда. К тому же обеспокоенная бабушка-вдова — замечательное оружие, с которым можно выиграть любую битву. В конце концов мы договорились. Глория, Джед и Билли проснулись рождественским утром в Папином Доме и с радостью обнаружили, что Санта-Клаус выполнил свой долг: забрал морковку, предназначенную его оленю, съел сладкий пирожок, и, с пониманием заметила Глория, не только выпил бокал виски из оставленной для него бутылки, но и приложился еще немножко. И вдобавок дорогой Святой Ник оставил горку подарков.

В одиннадцать утра мы поехали на машине к моим родителям в кройдонский глубокий тыл, куда они переехали в мои десять лет, когда квартирка над магазином стала нам маловата. Мама с папой, мой старший брат Брэдли с женой Маликой и мой младший брат Чарлз сумели отлично сыграть в Сплоченное Семейство, как раньше. Далее, в два часа, Глория, Джед и Билли были переданы под юрисдикцию Дайлис. Во всех отношениях дипломатический обмен. Я не хотел отвозить детей в ее новый дом, а она не хотела забирать их от моих родителей, поэтому мы договорились передать их с рук на руки у «Богатства бедняка», как обычно.

Я приготовил каждому из них сумку с зубной щеткой, пижамой и несколькими маленькими игрушками. Лев Блеф, Джефф-Жираф и Морж Жорж остались дома. Я убедил ребят не брать их с собой. Мне казалось, если и они уедут со своими хозяевами, те могут не вернуться. Дайлис приехала одна и забрала детей в Мамин Дом, где их ждали Мама, Мамина Мама, Мамин Мужчина и (злобно прошипел я про себя) еще одна индюшка. По дороге обратно к родителям я все думал, как ребята сегодня будут в первый раз исследовать свой второй дом. Об этом я думал и за обедом, который подала мама, и за папиными убойными коктейлями, и за дурацкими шуточками братьев. И продолжал думать об этом вечером, когда около восьми стали подтягиваться всякие тетушки, дядюшки и соседи.

Я высидел до одиннадцати и в конце концов, обнявшись на прощание с родителями, уехал. Дома я спал отвратительно. В пять утра я поднялся и отправился обследовать детские комнаты. Пусто, разумеется. Я обратился к Блефу, Джеффу и Жоржу: «Ребята, теперь мы с вами одни против целого мира». А потом я оделся, вышел и повел свою «астру» сквозь изморозь в Далвич-Виллидж, где наконец своими глазами увидел новое жилище Дайлис. Вот он, Мамин Дом, новый адрес моих детей. Минут пятнадцать я сидел в машине напротив ворот, на красивой улочке, обрамленной деревьями. Вокруг крыльца горели фонарики, в окне наверху виднелся силуэт Деда Мороза. Вернувшись домой, я стал писать картину. Сейчас уже три года, как она висит у меня на стене, но Билли все еще иногда спрашивает о ней.

— Папа?

— Да?

— Вот знаешь ту картину?

— А что?

— Расскажи еще раз, как ты ее нарисовал.

— Я работал по фотографии, которую сняла твоя мама.

— Срисовал ее, да?

— Ну, не совсем срисовал. Каждая картина рассказывает свою историю, и моя картина говорит не то же самое, что фотография. Она, в общем, говорит то, что я тогда чувствовал.

Джеда картина тоже интересует. Я подлавливаю его за внимательным разглядыванием картины и тщетно мечтаю узнать, что он думает. В конце концов задаю ему вопрос.