– Нет, - она покачала головой. Пытка продолжалась.

– Оставь меня, слышишь! Я не хочу тебя видеть сегодня!

Он думал, он надеялся, что она уйдёт, ведь тогда он смог бы ещё устоять, смог бы простить и отдать её Армину...

– Джозеф, - жена взглянула ему в глаза и в первый раз назвала по имени. А потом робко, легко дотронулась до его руки. Он вздрогнул, но не отдёрнул руку. Что за наваждение?
– Расскажи мне, за что тебя Прокляли. Я не испугаюсь, слышишь!

Её голос звучал так убедительно и чарующе. А может он всё лишь придумал себе? Может, вот здесь и сейчас всё вовсе не обман, а там на улице между ней и Армином ничего не было... Может такое быть? Или это опять самообман? Он вздохнул и на минуту закрыл глаза, а потом глухо ответил, не в силах сопротивляться:

– Слушай...

***

Сара смотрела в его лицо, освещённое зыбким пламенем свечи. Муж казался ей красивым сейчас, красивее, чем когда-либо. Как она могла когда-то думать, что испугается его уродств? Несколько минут он молчал, не отводя от неё глаз, а потом начал рассказ, глухим голосом, стараясь говорить насмешливо, снова перейдя на «вы», и лишь глаза выдавали его волнение:

– Вы уже знаете, графиня, что мои родители умерли рано, оставив меня сиротой, но я никогда не говорил вам почему. Вы просили ответа, и вы его услышите, - он сделал паузу и облокотился рукой на книжный шкаф, поставив подсвечник на полку. Сара терпеливо ждала продолжения.
– Мои родители были богаты и счастливы вместе, на зависть многим знакомым. Редкое сочетание, правда? Отец работал судьёй и, говорят, не было ни одного преступления, которого бы он не раскрыл, кроме самого последнего. По правде говоря, ему не было особой нужды работать. Чендервилл, фамильное имение, и ещё пара имений - летний домик и матушкина усадьба, доставшаяся ей в приданное, могли бы обеспечить безбедную старость и ему и даже его внукам. Но отец был таким - жёстким, правдивым, твёрдым как кремень. Он искал везде правду ради правды и никогда не шёл на сделку со своей совестью. Судейство было для него способом служения людям и он отдавал всего себя этому. Матушка была не такая... Она любила создавать дома уют и встречать отца с работы. Но больше о ней я ничего не знаю... Только лишь со слов отца, но и их я запомнил плохо. Последнее дело отца было мрачным, запутанным и связанным с колдовством. По всей округе начали пропадать дети, младенцы до двух лет. Он пытался найти колдуна и всё больше и больше запутывался в расставленных тем сетях. Наконец, пришло время кукловоду выйти из тени и потянуть за ниточки, когда мой отец слишком близко подобрался к разгадке этого дела. Утром в выходной они с матерью решили прогуляться по своим угодьям, послушать птиц, порадоваться солнцу, свежему ветерку и первым цветам. Матушка была на последнем месяце беременности. Она ждала меня. Когда они с отцом вошли в лес и забрели довольно далеко от Чендервилла, разразилась трагедия. Тропинка, причудливо петляя, внезапно вывела их на поляну к поистине страшным и жутким останкам недавнего колдовства. Отец хотел сбегать за стражами правопорядка, но не мог оставить матушку. Пока он раздумывал, что делать, на поляну выбежала обезумевшая от горя крестьянка со стражами. И как ни объяснял отец, что к свершившемуся колдовству он не имеет никакого значения, никто ему не поверил, ведь поймали то его с поличным, можно сказать. Оказалось вдруг и что тропинка эта была заколдована и пройти по ней мог только колдун и его слуги, и что видели моего отца и матушку в деревне, незадолго до трагедии, а до этого ещё несколько раз в лесу. Моих родителей забрали в город, в тюрьму, чтобы передать палачам и заклеймить. Матушку не спасло даже её положение. Наоборот, стражам правопорядка приходилось сдерживать толпу, которая норовила убить моих родителей, растерзать на месте. Бывший неподкупный судья с молодой женой превратились в колдуна с ведьмой, проклятых, которым плевали в спину. В городе через несколько дней их заклеймили, а потом отпустили на все четыре стороны, оставив один Чендервилл из всего имущества, и настрого приказав не покидать границы имения. Да отец и сам к этому не стремился. Имения от поджога и разорения спас лишь суеверный страх к Проклятым. Через неделю после возвращения в имение, моя матушка родила меня и умерла. Отец надеялся, что я то верно буду рождён здоровым. Но на моей шее сразу после рождения проступило клеймо. Так я стал Проклятым, сыном колдуна. В деревне каждый вам может рассказать самые гнусные и мерзкие истории о моём отце и матушке. Так что, как видите, развитию дружеских отношений, такая слава о моих родителях вовсе не способствует. А теперь, когда вы выслушали всё, можете сами составить суждение обо мне - кому вы больше поверите - сыну колдуна, навеки заклеймённого в истории Кьярдена или всему остальному свету и высшему обществу.

Договорив, граф отвернулся. Сара знала, что он ждёт ответа. Он боится услышать из её уст, что она презирает его или что ещё хуже - ненавидит. Но она стояла молча, потрясённая до глубины души услышанным. Их истории были так похожи, что ей на секунду стало не по себе даже. И... Неужели он думает, что она сейчас может ему не поверить, может отвернуться от него? Волной накатила нежность. Она его жена. К чему условности?

– Джозеф, - Сара робко дотронулась до его плеча. Он вздрогнул и обернулся.

– Что, я не противен вам сейчас, графиня?
– насмешливый голос дрожал.

– Нет. Ни капли. Почему мне должен быть противен человек, который не сделал в своей жизни ничего дурного, которого оболгали и предали, так же, как меня и моих родителей?!

– Но вы услышали лишь мою историю, Сара, - это «Сара» прозвучало так нежно, что ей на мгновение стало даже больно.
– Это лишь мой взгляд. Откуда вы знаете, что то, что я сказал вам сейчас - правда?

– Я верю, что вы не лжёте. Зачем это вам?

– Ну, я мог бы например, как истинный злодей влюбить вас в себя и воспользоваться вами, вашей юностью и доверчивостью, - Граф положил ей руки на плечи, почти грубо и заглянул в глаза, а потом, наверное, увидел в них что-то такое, что даже отшатнулся.

– Нет, видит Бог, я не мерзавец. Мне скоро умирать и я не хочу, слышите, графиня, не хочу, чтобы вы привязывались ко мне! Это было бы глупо и бесчеловечно!
– Он отстранился от неё и поднёс руку ко лбу. Сара смотрела на него с тревогой. Не привязываться? Но она не могла не думать о нём. И днём и ночью и даже сегодня, выслушивая в саду сбивчивые извинения виконта за своё неприличное поведение, она думала только о муже.
– Я добавлю новый пункт в договор, графиня Даррен, - голос графа окреп и зазвучал жёстко и отстранено.
– Моя жена после моей смерти обязана будет выйти замуж в течение двух месяцев, иначе она лишится всего моего состояния.

Сара пошатнулась. Замуж? После его смерти? Но Джозеф не может умереть! Никогда! Она спасёт его, если он позволит ей. Если бы только он позволил ей, если бы рассказал... Но его глаза... Он считает, что так будет лучше для неё, для них обоих.

– А что? Я добавлю сегодня же этот пункт в брачный договор и вызову нотариуса, заверить его. А за кого замуж - это ваш выбор, графиня, хотя бы за моего друга, виконта, с которым вы так долго сегодня разговаривали в саду.

Саре вдруг по мгновенному наитию стало всё понятно. Она видела, как сдерживал муж безумную ревность, полыхавшую в глазах, и почему так резок он был сегодня. Ей бы успокоить, сказать, развеять все его сомнения. Неужели он думает, что она неравнодушна к виконту? Но сердцем она чувствовала, что одно неловкое движение навстречу и Джозеф снова замкнётся, уйдёт в себя и никогда больше он не позволит ей приблизиться, пока не станет слишком поздно. И всё же она попыталась, с трудом разжав немеющие губы:

– Граф Даррен, виконт де Грааз всего лишь извинялся сегодня передо мной за своё неподобающее поведение.

– Извинялся? За что? Уж не за то, что он вас любит? Если это так, тогда всё замечательно. Вы обязательно полюбите его. А пока наберитесь терпения - мне не так уж и долго осталось жить.

– Но...

– Никаких «но». Вы узнали, что хотели, теперь идите, Сара. И не беспокойте меня сегодня больше. Не думайте ни о каких глупостях. Я слишком многое себе позволял, но я исправлюсь. И не стройте себе иллюзий. Ваша жизнь должна быть навеки связана с жизнью того, кто сможет стать вам достойным мужем. А это не я, - добавил он шёпотом, но потом, взглянув на Сару, продолжил уже громко и опять словно чужим голосом.
– И запомните - я отношусь к вам по-дружески, или даже, скорее по-отцовски. Вам лучше поскорее оставить все глупости, которые вы там себе вообразили. Я вовсе не тот таинственный и мрачный герой из романов, что вы читали по приезду сюда. До вечера.

Джозеф отвернулся, показывая, что разговор закончен и Сара может идти, а она... Она чувствовала себя опустошённой и разбитой. Было плохо, тяжело и тоскливо. Едва передвигая ноги, она направилась к своей комнате. Упасть там на кровать и забыться, если уж нельзя ничего поменять.

***

Пусть лучше она возненавидит его за его слова, пусть будет проклинать его, только лишь бы остановить это безумие! Джозеф застонал, потом с трудом дохромал до двери библиотеки, захлопнул её и упал в кресло. Этот разговор отнял последние силы. Но так надо. Пусть лучше она думает, что он не любит её, что относится к ней, как к другу... Но чем больше он убеждал себя в этом, тем больше понимал, что если бы не оставшийся ему год, если бы он встретил Сару раньше, тогда когда впереди было ещё десять-двадцать лет, не омрачённых болезнью, он не смог бы удержаться от того, чтобы предложить ей не только свою руку, но и сердце, которым и так безраздельно владела она. Но сейчас... Зачем обрекать её на мучения - ухаживать за ним умирающим, зачем заставлять быть сиделкой рядом с прикованным к постели мужем? А она будет терпеливой сиделкой и даже будет любить его, так как только она сможет. Но потом... Потом будет слишком поздно.