— Из Москвы мы переезжаем сюда! — громко известил гость. Подумать только, за эти дни Тюхтяев обвыкся здесь, и даже человек, с которым знаком четверть века, кажется пришельцем. — Должность губернатора в Москве упраздняют, все полномочия теперь у генерал-губернатора, ну да Бог ему в помощь.

Выпили не чокаясь.

— Власовского на пенсию отправят. — обменялся непонятными взглядами с Ксенией. — А меня товарищем министра внутренних дел. Вот и назначение.

— Радость-то какая. — Не очень искренне порадовалась Ксения. Что ей не так?

— Да. Нелегко это все сложилось, — он выдохнул. — но теперь уж решено. Тебя, Михаил Борисович, тоже переведем сюда. Глупость это — в Томск ехать в твои-то годы. Глядишь, остепенишься, корни пустишь…

Тюхтяев только голову опустил. Ну и ладно, Тобольск без него обойдется, а сам он вновь вернется в неприветливую столицу. Это ж сколько копий граф сломал, прежде чем выбить такие условия?

— А покуда заберу я твоего пациента, Ксения Александровна, а то не дело это незамужней под одной крышей с чужим мужчиной жить. — с показушной строгостью произнес граф, когда подали чай.

Ксения Александровна переводила взгляд с больного на здорового и обратно, а потом запричитала.

— Только чтобы кучер плавно ехал, без тряски. Пусть рану два раза в день мажет. И повязки чтобы свежие меняли. А швы снимать я сама приеду.

— Гляди, Михаил Борисович, как заботится. — рассмеялся Татищев.

Тюхтяев собирал свои пожитки под пристальным взглядом графини, которая внимательно смотрела, не больно ли ему, не расходятся ли швы, не кровит ли рана. Да, в больницах так не опекают пациентов.

Посмотрел на нее, пытаясь понять, почему она так переживает.

— Благодарю Вас, Ксения Александровна, за все. Я теперь Ваш вечный должник. — и поклонился.

В доме на Моховой улице, конечно, роскошнее. Комната просторнее, вместо матраса — перина, прислуга вышколена, всегда любезно улыбаются, еда изысканнее, да и отказа ни в чем нет, но хотелось вернуться в этот безумный домик в Климовом переулке.

Зато граф устроил нормальный ужин, с отмечанием назначения, хорошим вином, мясными закусками. Хорошо отметили, обратно еле дошел. Горничная, расстилавшая постель, намекала на продолжение вечера, но выпроводил. Словно портрет все еще смотрит со стены.

В большом доме трудно контролировать все, комната гостя была далековато от лестницы, что его и погубило.

Без стука, как привыкла у себя, графиня распахнула дверь.

— И что это мы поделываем? Жареное едим, да? — она медленно подбиралась к нему, словно хищник к жертве.

Впоследствии об этом было неловко вспоминать, но первым жестом он отправил тарелку с курицей под кровать. Графиня рассмеялась.

— Еще и пили вчера, верно? — она потянула носом воздух. — Михаил Борисович, Вы же умный человек, так почему ведете себя, как пятилетний мальчик, которого родители первый раз одного дома оставили?

Возразить было нечего. Именно как ребенок. Пользуясь отсутствием женщин, вчера с графом напились так, что голова трещит до сих пор. Зато впервые с начала коронационного кошмара расслабились.

Она уже совершенно по-свойски размотала повязку и увлеклась исследованием шва. Гладила кожу вокруг, изредка касалась рубца, ощупывала бок. И было это не очень по-медицински. Вот еще чуть ниже сейчас соскользнет и очень неловко может получиться.

— Что-то не так? Больно? — всполошилась, разволновалась.

— Нет. — он рассматривал ее лицо, шею, выбившиеся прядки волос. Потом взял ее за запястья и перецеловал кончики пальцев. Сначала на правой, потом на левой. Давно тянуло и вот нашел возможность.

Она не визжала от возмущения, не била веером по лицу, но и не подавала знаков продолжения. Только смотрела своими расширенными зрачками.

— Михаил Борисович! Это неэтично, когда пациент флиртует с доктором. — еще и шутит.

Дышала бы ровнее — и прям вылитая безмятежность. И пальцы бы не дрожали. И румянец бы не заливал щеки. Все же девчонка совсем.

— Так я же не всегда буду пациентом. — улыбнулся он ее смущению. Не все его в краску вгонять.

— Если станете есть что ни попадя — надолго задержитесь в этом статусе. — строго произнесла графиня и чуть более торопливо, чем допустимо для спокойной, уверенной в себе женщины, покинула комнату. Сбежала практически.

На следующий день вместо самой графини появилась записка с этим птичьим почерком — чистописанием ее учителя тоже не озаботились — с предупреждением, что утром планируется снятие швов. А он привык уже ее прикосновениям.