— А теперь? — я задумчиво смотрела на пепел.

— А теперь в архиве будет недостача, но не первая и не последняя. А госпожа Шестакова с дочерью начнут числиться под моим личным присмотром.

— Спасибо.

— Но как же Вы на Мечетного-то вышли? Он людей с улицы обычно не принимает. — продолжал ласковый допрос действительный статский советник.

Я вздохнула и потянулась к письменному столу. За одним из ящиков у меня был тайничок, внешне похожий на фляжку с алкоголем, а по факту — металлическая обложка для записной книжки в потрепанном черном переплете. Глаза моего собеседника округлились.

— Я ж уверен был, что при обыске ее забрали. Еще все улики перетряс несколько раз! — ошеломленно листал свое сокровище Тюхтяев. — Но как?

Молча достала чистый листок и почти не подглядывая в шпаргалку вывела пером «не стоит недооценивать женщину, у которой есть цель».

Он рассмеялся и продиктовал мне еще несколько выражений, с изумлением прочитал их, обнаружив несколько ошибок, больше связанных с несовпадением в грамматике наших периодов.

— Вы умеете расшифровывать тайнопись? — с подозрением уставился, вспомнив про шпиономанию.

Пришлось напоминать наш первые совместный детективный опыт, когда искали похищенного графа Татищева. И про исследования о частоте букв в языке. И про первую страницу с фамилиями известных мне людей. Он долго смотрел на меня со смесью недоверия, восхищения и изумления, а вот книжечку-то забрал. Можно подумать, я не переписала оттуда все.

И даже несмотря на это все он неуловимо ускользал, и что с этим делать, не знаю.

Еще одна неописуемая глупость началась с произнесенной за ужином фразы:

— Дим, может, позанимаешься с нами с Ксюхой?

Да, чисто гипотетически мы это обсуждали, и я согласна, что навыков выживания «в поле» у нас нет, а хотелось бы… Но дома так тепло, а на улице завывает ветер с мокрым снегом…

— Чем же, позволь полюбопытствовать? — он иронично поднял одну бровь.

— Ну как с… В общем, на природу бы съездить.

Хакас издал очень странный звук, покосившись на пустое место в противоположном углу стола.

— Не женское это дело.

— Да что ты говоришь? — хором взвились мы.

— Дим, а если не очень жестко, а просто для расширения кругозора? — мне не хотелось, чтобы они препирались из-за Люсиного каприза, да и любопытно, конечно.

Он посовещался с внутренним голосом.

— Ладно. Подсохнет и будет у вас полоса препятствий в Громово. Там как раз и лесок есть, и водоемов хватает.

Подсыхать в эту зиму начало патологически рано — к середине февраля на фоне плюсовых температур днем по ночам случались морозы, так что снег в основном покинул улицы Новгородской губернии, о чем очень изумлялись журналисты, и мы начали вопросительно поглядывать на нашего полководца. Тот поначалу не очень был уверен в замысле, зато потом воодушевился и к началу марта мы рванули в большое путешествие.

Накануне Евдокия разродилась мальчиком, здоровым, крепким, и дома становилось шумновато. Так что даже Устю не брали.

Отъезд в наше собственное поместье оказался неожиданно болезненным. Я впервые за эти безумные месяцы надолго разлучалась с нашим Лазарем воскрешенным.

— Я уже соскучилась. — шептала на перроне.

В Петербурге погода не теряла грани приличий, равно как и люди вокруг, так что холод пронизывал весь вокзал. И мне непонятно, холоднее снаружи или внутри моего никчемного тельца.

— Все будет хорошо. Нужно же сменить обстановку. — он помедлил, а потом вдруг обнял меня крпко-крепко. — Прощайте. И берегите себя..

МБ очень мало виделся со мной в последнее время, плотно занявшись работой. Как раз начинался учредительный съезд РСДРП, насчет которого мы все несколько расходились во взглядах. Единственным экспертом в истории революции в нашей семье условно можно было считать маму — той в свое время пришлось сдавать историю марксизма-ленинизма в институте и хоть какие-то остаточные знания она сохранила, пусть и отчаянно сопротивлялась вмешательству в политику.

— Там совершенно бестолковые посиделки были. — напрягая память шипела она. — Эти делегаты потом себя не очень ярко проявляли. Самыми радикальными эсеры были, а солиднее всех сыграли большевики.

Но эта информация Тюхтяева явно не устраивала, и он строил очередные схемы сбора информации, засылки агентов, дискредитации вожаков революции. Не до меня, в общем, ему было. А сейчас вообще, кажется, отправил как навсегда. Но эта тревожная обычно мысль на этот раз вползала в голову лениво-лениво: я перешла порог чувствительности и устала бояться.