Шрифт:
— Пистолет-то куда дела?
— Вот. — Оказывается, это настоящий Смит-и-Вессон.
Я про них только в книжках читала, а тут в руках держу. Случились у меня очень непродолжительные отношения с коллекционером оружия, по итогам которых я научилась двум вещам: обращаться с оружием и убегать от одержимых всех мастей, так что разрядить его я с четвертой попытки сумела.
— И это умеешь?
— Чуть-чуть.
Он стоически вздохнул, снова не задал ни единого вопроса и переложил пистолет поближе к задремавшему офицеру. Спящий, он выглядел совершенно безобидно. Темные волосы, чуть кудрявые на концах, длинные ресницы, пухлые губы под едва пробившимися усиками. Не такой уж он и низкий — просто рядом с Фролом все кажутся щуплыми. Через 20 лет будут командовать полком. Если повезет — успеет эмигрировать. Или нет.
Мы совместными усилиями сняли шинель, укрыли одеялом и оставили в покое.
Рассвело. Я накрыла на стол, и мы сели завтракать, тихо, по-семейному. К обеду ожидали Рябинкина, возможно, другие соседи заглянут, а тут у нас этакий натюрморт.
Мы похристосовались, обменялись подарками — я подобрала шефу новое перо, а мне перепало нарядное платье. Офицер спал.
После недолгих препирательств решили перенести его в мою новую спальню.
Фрол был в принципе против, ибо неуместно и срамно, на что я снова упомянула об отсутствии всяческой репутации, и он обиженно засопел.
Гости шли чередой. Все-таки формально мы еще пребывали в трауре, так что большого приема делать не стали, но яиц и куличей нам принесли немало. Гость продолжал спать, и я уже пару раз проверяла у него пульс.
К вечеру пришел Рябинкин с друзьями и Фролушка сел с ними за стол. Я немного поразвлекла честную компанию и удалилась к себе.
Занять себя было определенно нечем. После смерти старой хозяйки обязанности у меня стали более рутинными и выполняла я их быстро. Поэтому покопалась в конфетнице, нашла любимые марципаны и устроилась в кресле у подсвечника с гитарой. Праздник же, значит можно и с ногами залезть. Я тихо.
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого, что лес — моя колыбель и могила — лес, Оттого, что я на земле стою лишь одной ногой, Оттого, что я о тебе спою и никто другой. Я тебя отвоюю у всех других, у той одной, Ты не будешь ничей жених, я ничьей женой. И в последнем споре возьму тебя, замолчи, У того, с которым Иаков стоял в ночи. Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей, У всех золотых знамён, у всех мечей. Я закину ключи и псов прогоню с крыльца Оттого, что в земной ночи я вернее пса.Всегда до слез. С детства.
Я уже почти доиграла, когда со стороны кровати послышался шорох. В сумерках на белоснежной коже лица темные глаза особенно ярки.
— Христос Воскрес, сударь! — я улыбнулась ему как родному.
— Воистину Воскрес!
— Вам, пожалуй, стоит одеться.
Ну до чего восхитительно, когда мужчина умеет краснеть! Есть в этом времени какая-то невинность. При этом она локализована по разным сословиям — уличные дети тут лет с восьми уже ничему не смущаются, а вот люди благородного происхождения зачастую впадают в краску. Трудно им придется.
Я прихватила гитару и отправилась к гостям.
— Ксения Александровна, Ксения Александровна, сыграйте нам! — ко мне подсел почтовый чиновник Катусов. Этот взъерошенный худощавый шатен вряд ли когда станет героем Рябинкину, но в революцию уйдет с ушками.
— Ах, господа, разве я могу вам отказать.
Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной — и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.В дверях показался офицер. Он ошарашенно посмотрел на наше собрание, щелкнул каблуками, произнес «Честь имею», развернулся и ушел.
Гости его даже не заметили. Мы с Фролом переглянулись, я пожала плечами и продолжила.
Мне нравится еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе… Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя! Спасибо вам и сердцем, и рукой За то, что вы меня — не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце, не у нас над головами, — За то, что вы больны — увы! — не мной, За то, что я больна — увы! — не вами!Аплодисменты — это всегда приятно.
Потом гитара перешла к Рябинкину, у которого получалось куда лучше, чем у меня.
Минутная краса полей, Цветок увядший, одинокой, Лишен ты прелести своей Рукою осени жестокой. Увы! нам тот же дан удел, И тот же рок нас угнетает: С тебя листочек облетел — От нас веселье отлетает. Отъемлет каждый день у нас Или мечту, иль наслажденье. И каждый разрушает час Драгое сердцу заблужденье. Смотри… очарованья нет; Звезда надежды угасает… Увы! кто скажет: жизнь иль цвет Быстрее в мире исчезает?