— Благодарю, Вы слишком снисходительны ко мне сегодня. — да что же со мной происходит-то? Может тут в воду что добавляют…

— Я, Ксения Александровна, вот о чем хотел с Вами поговорить…

На горизонте показался удивительной красоты Княже-Владимирский собор. Его еще не достроили, но это поистине сказочное здание, об очаровании которого я раньше и не подозревала. Похожий разом на все сказочные теремки из мультфильмов и детских сказок, он манил меня с первого же дня в этой эпохе.

Мы устроились на скамейке, с которой открывался вид на царские врата. Хоть целый день бы тут провела. Захотелось остановить эту минуту, когда так тепло и ясно, ласковые лучи солнца напоминают мамины прикосновения, тишина вокруг.

— Да, Ксения Александровна, мы с Вами не так давно знакомы, но сошлись так близко… — продолжал свою, видимо заготовленную речь Петр Николаевич.

После близкого схождения я косо на него посмотрела, что как-то сбило общую патетику.

— Я не хотел Вас оскорбить, Ксения Александровна. — он покраснел. — Но Ваша искренность и непосредственность так удивительны… Я не так богат, я служу Отечеству и хочу продолжать это покуда Бог дозволит, поэтому не могу Вам предложить великосветских балов, которых Вы, без сомнения, достойны…

О чём он? Какие балы? Какой свет?

— Но я надеюсь, что Вы подумаете над моим предложением, и окажете мне честь стать моей супругой.

И протянул кольцо — старинное, с зеленым камнем, которое заворожило меня, как удав кролика.

— Но… — что, блин, со всеми творится-то?

— Я понимаю, что все так стремительно… — он как-то по-своему истолковал мое выражение лица, которое вряд ли отличалось изяществом.

— Петр Николаевич, дорогой мой, Вы уверены в своих чувствах? — кроме сумасшествия других мотивов брака с собой я не вижу. Пусть сбываются мои первоначальные планы, но что-то все слишком просто.

— Ксения Александровна, я буду счастлив с Вами, чувствую. — он опустился на колено прямо на пыльную тропинку. — И сделаю все, что в моих силах, чтобы и Вы были счастливы.

В чем подвох? Не может же это быть правдой?

— Петр Николаевич, есть ли что-то еще, что я должна знать?

Пять умерших жен, семейная история шизофрении, уголовное преследование за политическую деятельность… У такого яблочка обязан быть червяк. И, судя по обстоятельствам нашего знакомства, немалый и упитанный.

Он склонил голову мне на колени. Наверняка это совершенно непристойно, особенно с утра — вон как две горожанки, идущие с рынка, косятся, но моей репутации терять нечего.

— Вы очень умны для юной барышни. Я прошу сохранить это обстоятельство в тайне, даже если вы мне откажете… — глухо проговорил он складкам моей юбки.

— Конечно. Обещаю. — вот он момент истины.

— Несколько лет назад. Я получил ранение… И теперь оно препятствует моему… Понимаете… Детям… — он чуть съежился и только по пунцовеющим кончикам ушей было понятно его настроение. — Мы с Вами впервые встретились, когда я уже не видел смысла в своем существовании. Но теперь я точно знаю, что счастье может быть и со мной.

О как! Мне можно играть в карты — найти в глухом городишке в женихи гея и инвалида — надо иметь талант. Хотя медицина творит чудеса, и вряд ли все так плохо.

— И это единственное препятствие? — я погладила его волосы — шелковистые, густые, пахнущие одеколоном. — А как же мое… положение… Вряд ли Ваша семья мечтает о такой партии…

— О, Ксения Александровна, не беспокойтесь, батюшкино благословение я уже получил. Но после всего… Вы согласны?

Я погладила кольцо кончиками пальцев.

— Вы очень нравитесь мне, Петр Николаевич… И ради этого чувства, я прошу Вас подумать еще…

Пока я придумывала отговорку — все же подумать надо не только для приличия, но и для себя, он оказался на коленях, прижал к губам мои ладошки и посмотрел в глаза…

Да, я год живу здесь прожженной устрицей, использую любые возможности в своих целях, изворачиваюсь, попустительствую в обмане, лукавлю на исповеди, и способна убить ради собственного блага. Но с этим парнем (хотя какой он парень, здесь в двадцать даже самые наивные становятся мужчинами, способными отвечать за свои слова и поступки) я снова проживаю свои девятнадцать, те наивные, чистые и добрые девятнадцать, но так, как их надо было прожить, а не с пьяной вечеринкой, которая крепко потрепала образ тогдашнего рыцаря в белых доспехах и окончательно разбила сердце мне.