Мебель тоже не ахти какая, самая необходимая: комод вишнёвого цвета, высокий буфет с резными шишечками по углам, широкая кровать с подушками. Очевидно, плотник потому не запирает свой дом, что сундуков с добром нет.

У поселкового Артёма поджидал Носков. На худом, чисто выбритом лице тонкие морщины, в глазах усмешка.

— Государева работничка разыскиваешь? — сказал он. — Ну — ну, ищи…

— Где же он?

— Помнишь, нахваливал его? И золотые руки, и то да се… Вот и сглазил! Прямым ходом загремел твой Гаврилыч в милицию. Вчера вечером Юрка самолично отвёз на мотоцикле, как старого дружка…

— Когда же он успел набраться? — удивился Артём. — От меня уходил трезвый.

— Долго ли умеючи, — усмехнулся Носков. — Не расстраивайся, через трое суток будет здесь, как миленький…

— Он ведь и выпьет, никогда не шумит… Что произошло?

— Ничего. Наш участковый, бывает, нет — нет и устроит рейд против пьяниц, Как увидит — выпивают на лужке у сельпо, так самого заводилу в коляску — и в район. Он бы и двоих посадил, да не влезают. А в Бологом меньше трёх суток не дают. Юрка по моему указанию объявленьице на столбе приклеил: «Винно — водочные изделия распивать возле магазина воспрещается». А они выпивают.

— Почему именно у магазина нельзя? — поинтересовался Артём.

— Самое бойкое место. Люди идут в сельпо за хлебом иль крупы купить, а там на крыльце уже сидит весёлая компания, только бутылки под забор летят… Ну, женщины и стали жаловаться, чтобы, значит, прикрыли мы эту лавочку у сельпо. Так они, мазурики, возле бани придумали, В пятницу и субботу баня мужская и женская, а при бане буфет. Туда пиво из Вышнего Волочка привозят. Вот наши мужички после работы и располагаются вокруг баньки. Юрка и там было объявленьице пришлёпнул, да потом снял. Не на мотоцикле нужно возить, а на самосвале…

— Не мог наш участковый другого прихватить — обязательно Гаврилыча, — сказал Артём.

— Другие помалкивают, когда Юрка приходит, а Гаврилычу — как же! — побеседовать нужно…

— А Эдуард, пёс его, где же? — поинтересовался Артём.

— Пёс этот — умора! — рассмеялся Носков. — Как только Гаврилыча повезли — он следом за мотоциклом. Дорога сам знаешь какая… Догнал за посёлком и с ходу — шасть в коляску! Прямо хозяину на колени… Теперь на пару отбывают срок.

— Как там Мыльников? — спросил Артём. — Приглашал в пятницу на рыбалку, а сам не приехал.

— Забыл совсем! Он звонил и велел передать, что не сможет на этой неделе. Там ревизия какая — то прибыла из Москвы, вот он и крутится.

Кивнув на дом, Носков спросил:

— Чего это у тебя стекло — то выбито?

— Сова ночью залетела.

— Сова?

— А может, и филин, — сказал Артём.

Носков крякнул и полез в карман за папиросой.

— Нарисовал карикатуру — то?

— Не на хорошее дело вы меня подбиваете, Кирилл Евграфович…

— У Мыльникова в кабинете специальный альбом есть, куда он все заметки из газет, где его хвалят, приклеивает… Мыльников годовой план перевыполнил, Мыльников первое место по району держит, самодеятельность у Мыльникова лучшая в области, а вот про то, как Мыльников из — за своего упрямства гробит на бездорожье сверхплановую продукцию, никто ещё не написал… Такой заметки нет в его альбоме. Вот мы и обрадуем его. Я уже статейку набросал, а ты давай карикатуру. С редактором я договорился — напечатают. И поглядим: приклеит он эту заметку в альбомчик или нет.

— Может, все — таки лучше поговорить с ним по душам? — попытался отговорить Артём. — Умный человек, поймёт.

— Уж я ли с ним не толковал! Сколько раз собирались втроём: я, Мыльников и Осинский. И получалось точь — в — точь, как в басне Крылова «Лебедь, рак да щука»… Есть у него, Алексея Ивановича, одно слабое место — это печать. Тут он реагирует сразу. Вот увидишь!

— Ладно, уговорили, — согласился Артём.

— Одно дело сделали, — сказал Носков и повернулся к мальчишке, что сидел на низкой скамейке и с любопытством посматривал в их сторону. — Женька, иди — ка сюда!

Мальчишка отрицательно покачал головой. Он был в клетчатой рубахе и зелёных штанах.

— Иу, иди же, — уговаривал Кирилл Евграфович. — Никто тебя не съест.

— Чего идти — то? — пробурчал Женька. — Мне и тут не дует.

— Погоди, я сейчас, — сказал Носков Артёму и поднялся в поселковый. Вышел он оттуда с двумя толстыми ученическими альбомами для рисования.

— Где тут у тебя учительница нарисована?

— Там, — неопределённо кивнул головой мальчишка.

— Покажи.

Женька нехотя поднялся и подошёл к Носкову. Тот сгрёб его за шиворот и потащил к Артёму. Женька упирался, старался вырваться. Губастое лицо его — и так — то не очень жизнерадостное — стало сердитым.

— Дядя Кирилл, — ворчал он. — Рубаху порвёте. Слышите, уже трещит? Говорю вам, не убегу!

— Знаю я тебя! — не отпускал Носков. — Весной редактор районной газеты приезжал, хотел посмотреть его рисунки, так он, сукин сын, в лес убежал!

— Говорю, не убегу, — сказал мальчишка, глядя исподлобья на Артёма. Ему лет тринадцать — четырнадцать. Светловолосый, голубоглазый такой крепыш. Волосы давно не стрижены, прядями свисают на лоб, упираются в воротник, за который крепко ухватился Кирилл Евграфович.