От образа маленькой версии Шайи, которая ощущает себя пустой и потерянной, которой приходится воображать, что подружка — эта её сестра, у Ника защемило сердце.

— Готов поспорить, что Тарин нравилась эта игра.

Улыбка Шайи стала шире.

— Да, ведь у Тарин не было братьев и сестёр, так что нас такая маленькая фантазия вполне устраивала. — Когда она продолжила, улыбка пропала. — Но, быть может, я бы перенесла всё лучше, если бы не случилось кое-что, когда мне было четыре.

Нику было сложно сохранить тон спокойным, когда внутри всё клокотало от гнева от мысли, что кто-то причинил Шайе боль.

— Шай, что произошло?

— Первые четыре года своей жизни я прожила с родителями не на территории стаи. Альфе — отцу Тарин, Лэнсу — не нравилось то, что мама сошлась с человеком, даже несмотря на то, что мой отец был её истинным. Поэтому мы жили в доме неподалёку. Понимаешь, мой отец был моряком. Его частенько и подолгу не было дома. Мама не очень хорошо с этим справлялась… не то чтобы я винила её за это. Должно быть, ей было действительно сложно. Каждые выходные она с друзьями ходила в клубы и бары. Ей приходилось оставлять меня одну дома, даже когда я была совсем маленькой.

Оставлять ребёнка одного?

— Уверен, что были члены твоей стаи, которые с радостью оставались с тобой, пока твоей матери не было.

— Конечно же, были. Но ей нравилось оставлять меня одну, потому что она знала, как я этого не люблю. Ей нравилось причинять мне боль. Может, потому, что когда она смотрела на меня, то вспоминала, что нас должно быть двое. Или, может, считала, что отец, когда бывал дома, уделял мне гораздо больше внимания, чем ей. Или, может, всё дело в её природном эгоцентризме. — И ипохондрии.

Еле сдерживая себя от возмущения, Ник нежно помассировал руку Шайи.

— Продолжай.

— Помню, как сидела на лестнице, плакала и ждала маму. Порой я там и засыпала. Иногда не спала до её возвращения. В очередную пятницу мама ушла… и той ночью не вернулась домой. И на следующую не вернулась. И на следующую. Чем дольше её не было, тем больше я паниковала — не из-за того, что одна, а потому что беспокоилась, что с ней что-то случилось.

Её боль была настолько глубоко, что Ник её ощущал. Волк зарычал, ему не нравилось это ощущение.

— Шай, что с ней случилось?

Ответ его удивил.

— Ничего. С ней всё было в порядке. Она не приходила, потому что не хотела, и смеялась над тем, как я всполошилась. Клянусь, Ник, к тому моменту как она вернулась, я думала, что окружающие стены меня задавят. — Когда Ник притянул её к себе на колени и крепко обнял, Шайя не воспротивилась. Она таяла от его прикосновений и с жадностью впитывала этот уют. — Отец взбесился, когда узнал о произошедшем. Я не собиралась ему рассказывать, но была очень зла на мать. Он настоял на том, чтобы мы переехали на территорию стаи, чтобы он был уверен, что в его отсутствие я в безопасности. Лэнс не хотел, чтобы мы переезжали в стаю, но мама Тарин на него насела, и он сдался. Тогда я познакомилась с Тарин и больше никогда не была одна.

Ник выдохнул.

— Дерьмо.

Сейчас он понял, какую сильную боль причинил Шайе, когда отказался с ней соединиться, обидел её… хоть и думал, что делает всё ей во благо.

— Я действительно очень облажался?

— Я не только это от тебя скрывала. — Избегая взгляда Ника, Шайя прикусила губу. — У меня пограничная покорность.

Брови Ника метнулись вверх. Пограничность у оборотней означала, что они могут быть как доминантными, так и покорными — уникальное и редкое существование на периферии этих состояний. А почти идеальное сочетание двух этих качеств делало таких оборотней очень сильными — их подчинение невозможно вызвать. Даже Ник, несмотря на то, каким бы могущественным Альфой он не был, мог оказаться в подчинении, если на него направить мощные волны доминантности. А такие редкие оборотни могли управлять своей покорностью… что объясняло неверие Тарин, когда Ник упомянул, что доминантные самки могут влиять на Шайю доминантными вибрациями. Оказывается, такая атака на Шайю не подействует.

Это заявление не ослабило его беспокойство по поводу её безопасности, будь она альфа-самкой, но, по крайней мере, объяснило её невосприимчивость.

— Ты должна гордиться своей пограничной покорностью.

— Я часто задумываюсь над тем, что, вероятно, у Мики была бы пограничная доминантность. — Заметив, как Ник свёл брови, Шайя спросила: — Снова головная боль?

Он покачал головой.

— Нет. Мне ненавистно слышать боль и слёзы в твоём голосе. Это меня убивает. Ты никогда не позволяла себе плакать. Никогда. И я вынести не могу такого твоего состояния.

— Я не могу кое-что понять. Если ты так обеспокоен тем, чтобы исцелиться, зачем приехал сюда? Что изменилось?

— Я узнал, что ты уехала. Мысль, что я больше тебя никогда не увижу, больше никогда к тебе не прикоснусь… заставила осознать, насколько ты для меня важна. Всё остальное уходит на другой план. Моя стая, мои проблемы… они больше не стоят на первом месте, они идут после тебя. — Он резко поднял голову и внимательным взглядом всмотрелся в Шайю. — Шай, неужели эти полгода ты была счастлива? Серьёзно?